— Как скажешь. — Он достал расчёску и приводил в порядок растрепавшийся хвост.
— Так и скажу. — И она свернула направо на перекрёстке с указателем «Солсбери».
Почти через час они добрались до холма, под которым как будто неведомым геометром на классной доске был прочерчен большой круг с линиями внутри. По небу ползли толстые важные облака, то, закрывая солнце, то, вновь пропуская к земле его лучи, и Антон мог полюбоваться и матовым и резким видом картины. Озимые были ещё невысоки, густого зелёного цвета, и под солнцем тени, обрисовывающие контур круга, казались выведенными чёрным фломастером на зелёном листе.
— Об этом рисунке пока мало кто знает, — взялась пояснять Татьяна. — Это хорошо — не вытоптали. К тому же здесь частная земля, лучше по росткам не ходить, возможны проблемы.
Чёрного вдруг потянуло туда. Он кивнул Wilkes, а сам начал спускаться с холма прямо к середине круга, словно вдоль невидимой нити. Формация была небольшой, не больше двадцати метров в диаметре. Антон осторожно, стараясь не смять лишних растений, вошёл в круг. Сразу же в животе зашевелились бабочки. Это не был страх грозного фермера, сейчас это вообще не было тревогой, просто внешне похожая реакция на что-то, что находилось во внутренней части круга и чего не было вовне.
Он присел и осмотрел растения. Всё как положено — «узелки» сочленений на первом коленце стеблей не повреждены, не сломаны, а резко изогнуты под одним и тем же углом. Круг был настоящим.
Антон медленно приблизился к центру круга, встал и почувствовал, как сами по себе закрылись глаза. Мысли ухнули вниз, в пустоту, как бывает при засыпании. Но он не заснул, он стоял в полной тишине и внутри и снаружи, и только бабочки метались и бились в бездонности его живота. Потом возникло какое-то шевеление. Внутри оболочки того, что было его телом, возникли и потекли ручейки, и такие же ручейки перемещались вокруг него. Чёрный открыл глаза, не позволяя возникнуть мыслям. И обомлел: стоял полный штиль, но вокруг него явственно колыхалась трава. Колосья поднимались и выпрямлялись, как на пружинах. Через несколько секунд он стоял посреди девственно-ровного поля. Он замер вместе с ручейками внутри и вовне. По шоссе проехала машина, но он не услышал шума, ни одного звука не достигало его ушей. Снова тронулись ручейки, и колосья зашевелились, падая в другую сторону, складываясь, как костяшки домино, образуя новый рисунок. Теперь он оказался почти таким же по размеру, но закрученным в другую сторону и с другим расположением линий внутри. Если в первом были простые расходящиеся лучи, то в этот оказался вписанным треугольник. Чёрный не шевелился. Через несколько секунд всё снова пришло в движение. Колосья поднялись, постояли, как будто отдыхая или примериваясь, и пошли укладываться веером, прихватывая и те, что до сих пор пребывали в неподвижности. Новый круг получился раза в два крупнее предыдущих. Кроме того, в него с невероятной точностью была вписана гексаграмма. Прямо в её центре сейчас и стоял Антон.
Похоже, представление закончилось, он почувствовал, как возвращается привычное течение мыслей, уходят ручейки, исчезает странное единение между «внутри» и «вне». Затем услышал, как ему что-то кричит Татьяна. Она подпрыгивала возле своей машины и восхищённо махала руками. Антон представил, какое невероятное зрелище довелось ей только что наблюдать. Он улыбнулся и, не торопясь, пошёл к шоссе. Не доходя до вершины холма, обернулся и ещё раз полюбовался получившимся новым рисунком. Красиво! Ничего не скажешь.
Wilkes тараторила на двух языках сразу, Антон шутливо прикрыл уши и замотал головой. Она перешла на русский.
— Как?! — был её первый и основной вопрос. — Как ты это сделал?!
— Я ничего не делал, — развёл руками Антон. — Просто стоял в центре. Оно само!
Он улыбнулся, показывая, что не лукавит ни в чём. Он на самом деле не понимал, как получилось то, что получилось.
— Невероятно! — выдохнула Татьяна, забираясь за руль.
Только когда они добрались домой, она хлопнула себя по лбу и обругала дурой — она даже не вспомнила, что в машине у неё лежал хороший цифровой фотоаппарат с полузаполненной, но и полупустой в то же время картой памяти. Штатив для видеосъемки у неё гоже был.
Матрёша вернулась из института, когда уже начинало темнеть. Она привычно открыла дверь и повела носом, пытаясь определить происхождение удушливого неприятного запаха, наполнившего коридор. Запах был химическим, чем-то похожим на знакомый по буйному детству аромат горящей расчёски. Она щёлкнула выключателем, как вдруг раздался быстрый треск, под потолком побежали искры. Матрёна мгновенно выключила свет. Тут до неё дошло, какой именно запах она чует. Горящей проводки!
Она распахнула дверь и прямо в обуви понеслась по комнатам, посмотреть, вдруг уже где-то начался пожар? На её счастье, огня видно не было, хотя вонь стояла невыносимая. Девушка бросила сумку, подхватила первую попавшуюся свечу и полезла к распределительному щитку — посмотреть пробки. Половина пробок была выбита. Она не рискнула их подключить, вместо этого нашла рубильник и полностью обесточила дом. Полностью? Она не знала схемы электропроводки. Что, если вторая половина дома подключена к какому-то другому щитку? Что, если что-то где-то вообще выведено напрямую на уличные провода? И это всё загорится? Где произошло замыкание, она никак не могла бы определить.
Что делать? Первой мыслью было — позвонить Антону. Конечно, это выйдет в бешеные деньги, но, может, он подскажет, что она может сделать ещё? А вдруг он переподключился там на местную телефонную сеть и сменил номер? Она схватилась за телефон. Хватит ли денег? Быстро набрала проверочный запрос: на одну минуту должно хватить. Нажала вызов, и тут аппарат издал жалкий писк и погас. Чёрт! Она же собиралась вечером его зарядить! Что же ей теперь делать? До неё начало доходить, что она не сможет даже вызвать пожарных, и Матрёшины зубы начали мелко постукивать.
Девушка снова вскочила на стул в коридоре, провела рукой по идущим от щитка проводам. Пальцами она почувствовала неровности оплавившейся проводки, провода были тёплыми, но, кажется, остывали. Тогда она принялась методично обследовать все провода во всех помещениях, где могла увидеть, как они там идут. От запаха горелой изоляции кружилась голова, её начало тошнить, несколько раз пришлось подавлять рвотный позыв, заходя в маленькие, лишённые вентиляции уголки, но она в отчаянии скакала по дому со свечой в руке, проверяя единственным доступным ей инструментом — собственными пальчиками — состояние проводов. То, что если где-то действительно ещё течёт ток, то её может шарахнуть, ей не пришло в голову, иначе она бы сейчас боялась ещё сильнее. Наконец она ощупала всё, что нашла внутри дома. Она знала, что какое-то ответвление ведёт в сарай, как-то загорается лампочка у ворот, но как идёт наружная проводка, не могла даже предположить. Всё же она прошлась до сарая, там вроде бы запаха жжёной изоляции не ощущалось. Матрёша подумала, что сарай стоит достаточно далеко и, если даже он загорится, огонь не перейдёт на дом, и на том немного успокоилась.
