— Я хочу… — Она набрала в грудь воздуха. — Заеду за тобой через час?
— Идет, — сказал я.
Она встала. Щеки ее разрумянились. Черт, на нее было приятно посмотреть.
— Значит, через час.
Прежде чем она успела выйти, я поймал ее за руку. Руки у нее маленькие, сильные, чуть обветренные. Волдыри, натертые мечом за полчаса напряженного боя, она заклеила пластырем. Я наклонился и поцеловал ее пальцы, один за другим. Потом неохотно отпустил ее. Почему-то у меня дрожали поджилки.
— Через час.
Она вышла, и я в иллюминатор видел, как она быстро шагает к своей машине. Хвост на затылке с каждым шагом мотался вправо-влево.
Единственное в жизни, в чем можно быть уверенным — так это в переменах. Правда, большую часть перемен в моей жизни в последнее время вряд ли назовешь удачными.
Может, хоть эта… Впрочем, в душе я не был до конца в этом уверен.
Я потратил сорок минут на то, чтобы побриться и переодеться в самое пристойное, что имелось у меня из одежды — то есть в джинсы, футболку и старую джинсовую куртку. Одеколона я не нашел, поэтому пришлось обойтись мылом и дезодорантом. Я не позволял себе думать о том, что происходит. Во сне, как правило, стоит вам подумать о том, что это сон, как — пффф! — и все кончено.
А я не хотел, чтобы вышло так.
Потом я провел несколько минут, просто… дыша. Слушая плеск воды вокруг. Тиканье часов. Мирную тишину. Успокаивающее ощущение одиночества.
— К черту эту фигню с медитацией, — произнес я вслух. — Может, она приедет раньше. — И встал, собираясь уходить.
Я вышел на палубу, на начинавшее клониться к закату солнце. Во мне вибрировали приятное напряжение и усталость — и надежда. Я прикрыл глаза рукой от солнца и принялся всматриваться в городской силуэт.
Моя нога чуть поскользнулась, и я едва не потерял равновесия. Что-то с резким хлопком ударило в стену рубки у меня за спиной — словно камень, угодивший в деревянный забор. Я повернулся, и это вышло у меня почему-то медленнее обычного. Я смотрел на рубку «Жучка-плавунца», или переборку, или как там она называется, и думал: кто это заляпал мою лодку красной краской?
А потом левая нога начала подламываться подо мной.
Я опустил взгляд и уставился на дырку в моей футболке, чуть левее и выше солнечного сплетения.
Зачем это я надел футболку с дыркой от пули? — подумал я.
И упал за корму, в ледяную воду озера Мичиган.
Было больно, но всего секунду. А потом по телу разлились блаженное тепло, чудовищная усталость, и сон, ускользавший от меня, похоже, оказался на расстоянии вытянутой руки.
Сделалось темно.
Сделалось тихо.
И я понял, что я совсем один.
Умри в одиночестве, — прошептал полный ненависти старческий голос.
Цыц, ну! — прошептал женский голос. Он показался мне знакомым.
Я не шевелился, но увидел впереди свет. Теперь я мог разглядеть, что двигаюсь по направлению к нему по туннелю. А может, это он двигался навстречу мне. Свет показался мне теплым, и красивым, и я зашагал в его сторону.
До тех пор, пока не услышал звук.
Надо же, подумал я. Даже когда умрешь, легче от этого не становится.
Свет быстро надвигался, и я как сквозь вату услышал гудок и рык дизеля приближающегося поезда.
Огонь! (исп.)
