– Хорошо, – сказал я. – Раз она так тебя пугает.
– Обещаю, что рано утром я уйду, еще до того как проснется Дэнни.
Она снова закрыла дверь, приподняла одеяло и забралась в постель рядом со мной. Я немного отодвинулся в сторону, оставив между нами добрых шесть дюймов, и прижал руки к бокам. Но, тем не менее, было крайне тяжело игнорировать близость, тепло, запах духов и трепетное присутствие хорошенькой юной девушки.
– Когда ты услышала эти звуки? – спросил я.
– Когда ты поднимался по лестнице. Крыса побежала через чердак как будто по диагонали. Судя по звуку, она очень большая и тяжелая, но ночью все звуки кажутся громче, правда?
Я посмотрел на потолок:
– Я тоже думаю, что она очень большая и тяжелая.
– Не надо. Ты меня пугаешь!
Мы лежали плечом к плечу и слушали. Часы в коридоре пробили полпервого, за окном усиливался ночной ветер. Он пробирался в дом, от чего закрытые двери дребезжали в рамах.
– Думаю, нам лучше выключить свет и попробовать немного поспать, – предложил я.
Теперь мы лежали в темноте. В Бончерче не было уличных фонарей, не было ни фонарей в саду, ни луны на небе, поэтому тьма царила почти полная. Как будто вам на голову надели черный бархатный мешок. Я с тревогой чувствовал, как Лиз прижималась к моему правому плечу. Несмотря на то что она была в футболке, я чувствовал мягкость и тяжесть ее груди. Теперь, когда на ней не было свободного ситцевого платья, скрывавшего фигуру, стало очевидно, что у нее потрясающе большая грудь для ее роста и телосложения. Несмотря на привлекательную внешность, груди у Джени в сравнении с Лиз казались комариными укусами. Поэтому вы наверняка поймете, почему они сразу привлекли мое внимание.
– По-моему, судьба всегда дает нам второй шанс, – заговорила Лиз. – Но иногда мы слепы или слишком заняты, чтобы замечать это. Ты не задумывался, какая это трагедия, когда двое людей, которые могли бы быть счастливы вместе, проходят по улице в дюйме друг от друга, даже не подозревая об этом? Или, когда двое людей, разделенных тысячами миль, едут на встречу друг с другом. А потом один из них вдруг опаздывает на поезд из-за оброненной газеты… и поэтому им уже никогда не суждено будет встретиться.
– Это происходит постоянно. Закон теории вероятностей.
– Тогда как же нам с тобой удалось познакомиться? – спросила Лиз. – Ты мог найти другую работу на лето. Мог продолжить работать у себя в конторе. Мог остаться с Джени. И лишь по воле случая кто-то дал мне адрес этого дома, чтобы я могла здесь поселиться.
– Судьба, – улыбнулся я, хотя Лиз не могла меня видеть. – И еще одно, что заставляет нас идти вперед… тот редкий славный момент, когда жизнь оказывается не такой уж и плохой.
Лиз протянула руку, и кончики ее пальцев коснулись в темноте моей щеки. Словно слепая, она трогала мои глаза, нос и губы.
– Я люблю касаться людей в темноте. На ощупь они немного другие, их пропорции изменяются в зависимости от того, как вы их трогаете. Возможно, они и вправду меняются, точно сказать нельзя. Может, ты превращаешься в странного непропорционального монстра. Кто тебя знает? Если очень быстро включить свет, можно увидеть темное лицо человека – как противоположность его светлому лицу, которое он носит, чтобы убедить нас в том, что он обычный и нормальный.
– Думаешь, я превращусь в монстра? – спросил я.
– Возможно. С другой стороны, в монстра могу превратиться я. Что ты тогда будешь делать?
– Улепетывать сломя голову, оставляя след из горячего поноса.
Она поцеловала меня.
– Давай без гадостей.
Я поцеловал ее в ответ.
– Обещаю не говорить гадостей, если пообещаешь не превращаться в монстра. Я имею в виду, в любого монстра.
Лиз снова поцеловала меня, но на этот раз я сказал:
– Нам лучше немного поспать, да? Ты обещала быть святой Элизабет Неприкосновенной. А я обещаю быть святым Давидом Божественным.
– Зависит от того, в чем ты божественный.
И все же нам удалось заставить себя принять более-менее удобное положение, закрыть глаза и притвориться спящими почти на три четверти часа. Я слушал скрип дома, завывание ветра в деревьях, шелест морских волн. Слушал, как воздушный поток рыщет по дому, стучит в окна и двери. Слушал ровное дыхание Лиз, дыхание человека, тщетно пытавшегося заснуть и почти готового сдаться, спуститься вниз и приготовить себе чашку чая.
– Лиз? – позвал я в конце концов. – Ты не спишь?
Она стянула одеяло с лица.
– У меня в голове вертятся всякие мысли.
– О чем ты думаешь? О чем-то конкретном?
– О… ни о чем особенно. О работе, о колледже. Думаю, смогу ли я накопить денег на машину. Уже устала постоянно просить кого-то подвезти меня.
Мы помолчали. Потом я сказал:
– Я тоже не могу уснуть.
– Может, ты не привык спать с кем-то в одной постели.
– Да. Наверное, ты права.
Я услышал, как Лиз причмокнула в темноте. И произнесла:
– Можешь поцеловать меня. Гневный Бог не покарает нас за это.
– Не знаю. Я не хотел бы начинать то, что не смогу закончить.
– Кто говорит, что мы будем что-то начинать? Кто говорит, что мы будем что-то заканчивать?
Я положил руку ей на плечо:
– Знаешь, что Дэнни спросил меня недавно? «Бог создал сам себя?»
– И что ты ему ответил?
– Я сказал, чтобы он не задавал глупых вопросов. А потом понял, что не знаю, создал Бог сам себя или нет. Всю ночь думал об этом.
– Бог существовал до того, как появилось все. Бог существовал всегда.
– Что это за ответ? Это отговорка.
Лиз приподнялась на локте и поцеловала меня в щеку, в губы. Ее язык проник между моих зубов. Я пытался не отвечать на ее ласки, но вкус у нее был такой, какой и должен быть у девушки. Слегка сладкий и слегка соленый. Слюна, духи и вино. Ее тяжелая теплая грудь, прижавшаяся к моей голой руке. Наши губы слились в страстном поединке. Я сжал ее грудь сквозь ткань футболки. Она была огромной по сравнению с грудью Джени. Как у модели из «Пентхауса». Член у меня встал, и я ничего не мог с этим поделать. И Лиз схватила его правой рукой, довольно крепко, как девушка, у которой уже есть некоторый опыт в этом деле. Она принялась гладить его, пока он не налился кровью и не стал скользким от смазки.
Тем временем я просунул руки ей под футболку и нащупал ее тяжелую голую грудь. Указательным и большим пальцами я гладил ей соски, пока они не отвердели.
Она целовала и ласкала меня, еле слышно напевая себе под нос странную песню. Я не различал слов, но она напоминала какой-то скабрезный деревенский шлягер. Такие песни поют в пабах Норфолка, подмигивая при этом твоей жене, от чего тебе становится не по себе.
«Угольщик, грязный, старый угольщик, он хранит весь свой уголь в мешке…»
Лиз повернулась и стянула с себя трусики.
– Презерватив, – произнес я приглушенным голосом.
– Я принимаю таблетки.
– И все-таки… нам нужно.
– У меня нет СПИДа.
Прежде чем я успел сказать что-то еще, Лиз оседлала меня. Крепко сжав мой член, она направила его себе между бедер. Какое-то время дразнила меня, скользя по нему половыми губами, но не давая проникнуть внутрь. Затем резко опустилась, так что я вошел в нее на всю глубину. Я закрыл глаза. После нескольких месяцев воздержания и самовнушения это было настоящее блаженство. Не знаю, застонал ли я вслух, но Лиз наклонилась ко мне, поцеловала и сказала:
– Ш-ш-ш, это чудесно.
Она медленно и плавно двигалась вверх-вниз, постепенно возбуждая меня, но не слишком сильно. Казалось, будто прошло несколько часов, прежде чем я почувствовал у себя между ног непреодолимый спазм, подсказавший мне, что долго я не продержусь. Лиз сама стала задыхаться, ее мокрая от пота футболка прилипла к груди. Я схватил ее обнаженные ягодицы обеими руками и стал еще сильнее прижимать к себе.
Но тут раздался тяжелый грохот на чердаке прямо над нашими головами, как будто кто-то уронил кресло.
Лиз села прямо, прислушалась, мой член был по-прежнему внутри нее.
– Что это было? – прошептала она. – Это не может быть крыса.
– Я же говорил, что она очень большая.
– Большая? – Ее голос дрожал от страха. – Да она, наверно, огромная.
Мы ждали и прислушивались. И только собирались продолжить, как раздался новый звук – словно что-то метнулось через весь чердак, а потом послышался резкий грохот, как будто на пол упала куча тростей или карнизов для штор.
Лиз слезла с меня. От дуновения холодного воздуха между ног стало прохладно.
– Это не крыса, – сказала она. – Там наверху кто-то есть.
– Брось, – возразил я. – Зачем кому-то понадобилось шуметь на чердаке? Это крыса. А звук такой громкий, потому что это прямо над нами.
– Может, там живет кто-то, а ты просто не знаешь. Однажды я смотрела фильм о таком человеке. Ночью, когда семья спала, он спускался с чердака и ходил по дому. Очень страшное кино.
