так и лежал рядом.
– Нет. Не три! – сказал Антон, обращаясь к кому-то, притаившемуся за спиной, и почувствовав некоторое облегчение от своих слов.
Ничего страшного. Он ведь не смотрел.
Он подошел к окну, за которым пошел уже настоящий снег, крупный, похожий на перья из подушки. Весь прошедший день казался наваждением и бредом. Смерть Ромы, все эти прохожие без лиц и то, что сказала Соня. Разве могла она такое сказать?
Отыскав телефон, Антон позвонил ей. Пусть на часах было почти что два ночи, пусть даже она снова пошлет его. Пусть. Лишь бы услышать ее голос.
На втором гудке она ответила.
– Алло. – Голос был низкий, хриплый, слабый. Она, наверное, плакала всю ночь.
– Прости. Я, наверное, тебя разбудил.
Она не отвечала, и это молчание, полная тишина, безо всякого намека на какой-либо шум, даже без отзвука ее дыхания, пугала. Ему представилась квартира Сони: темный коридор, старые лакированные дверцы шкафов, красные, с черным узором ковры на полах. И никого.
– Соня, – повторил он, стараясь хоть как-то развеять эту тишину.
– Да. – Выдох.
– Можно я приеду? – спросил Антон напрямик.
– Приходи. – Голос был совсем не похож на Сонин. Будто бы даже мужской.
Потом опять тишина.
– Ну я тогда выезжаю.
Антон бросил трубку, чтобы не оставаться наедине с этой тишиной, и в последний момент ему послышалось, что кто-то на той стороне смеется. Так мог смеяться только очень больной человек. Сумасшедший.
«А ведь это не она, – подумал Антон. – Там у нее кто-то есть».
Он вспомнил, как странно вела себя в последнее время Соня, как отказывалась гулять, ссылаясь на дела. Да какие у нее могут быть дела?! Он опять вспомнил об этих цветах на кухне.
И никуда не поехал.
Утром его разбудил отец. В пуховике и огромной меховой шапке, он уже готовился уходить.
– Там тебе мама записку оставила, – сказал он. – Ох, как здесь у тебя душно, может, окно откроешь?
Антон что-то ответил. Чувствовал он себя еще хуже, чем вчера. И в нос бил тяжелый запах пота с примесью лекарств, совсем как тогда, в квартире Ромы.
– Ну я побежал! – крикнул отец уже из коридора. – А ты одевайся теплее. Там снег.
Дверь хлопнула, Антон встал и с одеялом на плечах подошел к окну. За ночь снег укрыл все белым, и только черные воробьи скакали по пушистым веткам.
На кухне лежала записка.
Он аккуратно спрятал ее в карман вместе с телефоном, затем без аппетита позавтракал, выпил таблетку от головной боли и переоделся в чистое. Кожа на руке все еще зудела, исчесанное предплечье выглядело так, словно он пережил схватку со злобным котом. Отыскав в шкафу бинт, Антон кое-как обмотал руку, которая стала чесаться с удвоенной силой, но он твердо решил не трогать ее больше.
Было уже почти десять, когда он вышел из дома.
Он собирался зайти к Соне, спросить обо всем напрямик, без околичностей, и высказать ей все. Сначала он надеялся встретить ее на похоронах, но что если она не придет?
На улице, глядя под ноги, на присыпанную снегом тротуарную плитку, он подумал, что голос вчера по телефону не так уж и походил на мужской. Это была Соня. А смех? Может, она заболела? Как он мог ошибиться? И чем дальше он шел, тем больше в нем крепла уверенность в том, что вчера он бросил Соню в беде, и порожденный этой уверенностью стыд заставил его почти что бежать.
Он представлял, как поднимется к ней, подбирал слова, чтобы попросить прощения.
Возле Сониного подъезда стояли две полицейские машины, а вокруг толпились люди и что-то возбужденно обсуждали. Какая-то женщина плакала.
Антон поднял глаза и увидел, что окно Сониной спальни на четвертом этаже распахнуто. На миг в нем показалось что-то белое – занавеска, колыхавшаяся от ветра. Затем оттуда выглянул человек в полицейской форме и посмотрел вниз.
Антон бросился прочь по улицам, которые вдруг сделались пустынными. Он не разбирал дороги, вокруг было только белое, белое, белое. Ему казалось, он лежит там, возле подъезда Сони, безжизненный, а это не улица, а лишь воспоминание о ней, фантом, белизна которого вот-вот сменится разложением и тьмой.
Он очнулся, сидя на кровати в своей комнате. На ботинках таял снег, и крупные капли катились на ковер. Рядом, у ног, как преданный пес, лежало скомканное пальто. Рука чесалась невыносимо, Антон размотал пропитанный кровью бинт и отшвырнул прочь.
В углу заскребло. Антон поднял глаза.
Он стоял у стены. Теперь было ясно, что это всего-навсего ребенок. Больной ребенок с огромной лысой головой, удивительным образом не падающей с тощей шеи. Его рубашка и джинсы были заляпаны грязью и белой паутиной, а на ноге висел обрывок веревки.
«Свободен!» – пришла откуда-то ликующая мысль. Совсем чужая, словно кто-то закричал внутри головы.
Человечек толстым желтым ногтем процарапал обои, оставляя глубокую борозду с рваными краями. Вся стена была покрыта такими царапинами, некоторые из них оказались буквами, которые должны были, по-видимому, складываться в слова, но никак не складывались, другие были картинами: собака, человек, дерево, дом.
– Уходи, – сказал ему Антон. – Третьего раза не было!
Уродец обернулся.
Только теперь, глядя на то, что было его лицом, Антон испугался. Он закричал и вскочил с кровати, но ноги не слушались. Он упал на ковер, обхватил голову руками и начал повторять себе: «Не смотри, не смотри, не смотри, не смотри…» Лишь в этом было спасение.
Он слышал тяжелые шаги, под которыми стонали и прогибались половицы.
– Я не смотрел! – выпалил Антон на последнем дыхании.
«И не посмотрю!»
Он уцепился за эту мысль, заставил себя подняться, ожидая, что в любой момент почувствует прикосновение холодных рук, которые…
– Выключи! – крикнул вдруг Рома.
Антон понял, что стоит в чужой, но так похожей на его собственную комнате. На стенах – старые обои в цветочек. Облезшие, исцарапанные.
Экран ноутбука колыхался, точно был бархатной черной завесой, из-за которой кто-то слепо нашаривал выход.
– Видел его? – спросил Рома.
Антон попытался ответить, но не смог. Рома подошел ближе. Такой маленький, похожий на тощего, голодающего ребенка. Одет он был в какие-то обноски. От него шел сильный запах лекарств и пота.
– Видел его? – повторил Рома. Что-то у него было не так с лицом, но что именно – Антон сейчас понять не мог. – Анто-о-о-он? Ты здесь?
– Да, – только и мог ответить мальчик.
«Это сон. Это все только привиделось.
Я все еще у Ромы. Мы
