– Эрон считал, что сама возможность обмена телами представляет слишком большую опасность, но при этом многим может показаться весьма привлекательной. Он боялся, что материалы угодят не в те руки.
– Разумеется, – согласился я, – хотя в те дни мы никогда не терзались сомнениями.
– Досье действительно осталось незавершенным, – пояснила Меррик. – Эрон был уверен, что обязательно тебя увидит. Временами ему казалось, будто он чувствует твое присутствие в Новом Орлеане, и тогда он принимался бродить по улицам и искать тебя в толпе.
– Да простит меня Бог...
Прошептав последние слова, я отвернулся от Меррик, склонил голову и прикрыл глаза рукой. Мой старый друг, мой любимый старый друг! Как мог я так хладнокровно покинуть его? Почему наш стыд за содеянное часто оборачивается жестокостью по отношению к невинным? Почему так происходит?
– Продолжай, пожалуйста, – справившись с минутной слабостью, попросил я. – Ты должна рассказать мне все.
– А ты не хочешь сам прочитать бумаги?
– Попозже, – покачал головой я.
– Эрон однажды увидел тебя в компании Вампира Лестата. Он определил этот случай словом, которое любил, но которым редко пользовался: «душераздирающий». – Язык у Меррик начал слегка заплетаться, но голос зазвучал еще более мелодично, и в нем появился намек на прежний новоорлеанский французский акцент. – Эрону поручили проследить, чтобы похороны прошли как полагается. И вот ночью, когда его пригласили на опознание старого тела Дэвида Тальбота, он заметил молодого человека и стоящего рядом с ним вампира. Эрон сразу обо всем догадался и впервые в жизни испугался за тебя.
– Что еще? – спросил я.
– Позже, – негромко продолжила Меррик, – когда ты бесследно исчез, Эрон был уверен, что Лестат насильственно изменил твою сущность. Только так и никак иначе мог он объяснить, почему ты разом порвал все связи с прошлым, хотя сведения от банков и агентов определенно подтверждали, что ты жив. Эрон отчаянно скучал и множество раз решительно заявлял о том, что ты не мог стать вампиром по собственному желанию. Все свое время в тот период он полностью посвящал изучению проблем, связанных с белой ветвью клана Мэйфейров – с Мэйфейрскими ведьмами, – и отчаянно нуждался в твоих советах.
Я долго не мог найти в себе силы, чтобы ответить. Я не плакал, потому что вампиры не плачут, а лишь отвел взгляд и принялся осматривать пустое кафе, но ничего не увидел, разве что размытые силуэты туристов, плотной толпой двигавшихся по Джексон-сквер. Я прекрасно знал, каково остаться одному в горестный миг – не важно, где и когда это случается. Теперь я был один.
Затем я мысленно вернулся к Эрону, другу, коллеге и напарнику, вспомнил все, что нам довелось пережить, и пред моим мысленным взором явственно предстал его образ: ясные голубые глаза, доброе лицо. Я увидел, как он в своем льняном полосатом костюме-тройке не спеша прогуливается по ярко освещенной Оушэн-драйв в Майами-Бич, резко выделяясь на фоне остальных людей, словно яркий узор на темной картине.
Меня захлестнула волна боли, но я не сопротивлялся и полностью отдался в ее власть. Убийство Эрона было связано с тайнами Мэйфейрских ведьм. И совершили его какие-то вероотступники из Таламаски. Вполне понятно, почему мой верный друг не предоставил ордену свой отчет обо мне: время было неспокойное. Доказательством тому служит и тот факт, что сам он в конце концов стал жертвой предательства со стороны ордена. А потому моя история в его невероятном архиве так и останется без финального аккорда.
– А еще что-нибудь там было? – спросил я наконец у Меррик.
– Нет. Больше ничего нового. Так, отдельные дополнения и нюансы. – Она снова глотнула из стакана. – К концу жизни Эрон был ужасно счастлив, знаешь ли.
– Расскажи.
– Я имею в виду Беатрис Мэйфейр. Он любил ее. Эрон никогда не предполагал, что будет счастлив в браке, но тем не менее это случилось. Она была красивая, общительная женщина, удивительным образом сочетавшая в своем характере черты троих или даже четверых разных людей. Эрон признался мне, что никогда прежде не испытывал такой радости, какую дарила ему Беатрис. И конечно же, она не была ведьмой.
– Очень рад это слышать, – откликнулся я дрогнувшим голосом. – Значит, Эрон стал, так сказать, одним из них.
– Да, – кивнула Меррик. – Во всех отношениях.
Она пожала плечами. Стакан в ее руке оставался пустым. Странно, но она не спешила наполнить его вновь. Почему? Возможно, хотела убедить меня в том, что давно уже перестала быть той великой любительницей выпить, какой слыла прежде.
– Но я ничего не знаю о тех белых Мэйфейрах, – наконец сказала она. – Эрон всегда ограждал меня от них. Моя работа последние два года была связана с вуду. Я часто ездила на Гаити и написала целые тома заметок и отчетов. Ты ведь знаешь, что мне, в числе немногих агентов ордена, дано разрешение от старшин изучать собственные сверхъестественные возможности и практиковать, как выражается теперь Верховный глава, «проклятую магию».
Я не знал об этом. Мне даже в голову не могло прийти, что она вновь обратилась к религии вуду, черной тенью окутывавшей все ее детство. В мое время Таламаска запрещала ведьмам прибегать к магии. И только моя вампирская сущность позволила снисходительно отнестись к такой мысли.
– Послушай, – сказала она, – не стоит переживать, это не важно, что ты не писал Эрону.
– Вот как? – резко спросил я шепотом и так же тихо пояснил: – Я просто не мог написать ему, не мог позвонить ему по телефону. А о том, чтобы повидаться с ним или хотя бы просто дать ему возможность увидеть меня, не могло быть и речи!
– И тебе понадобилось пять лет, – сказала она, – чтобы в конце концов прийти ко мне.
– Вот именно! – ответил я. – Пять! Или даже больше. Кто знает, как бы я поступил, будь Эрон жив? Но самое главное, Меррик, что Эрон был стар. И мог попросить меня дать ему вампирскую кровь. Когда ты стар, напуган, когда ты устал и болен, когда начал подозревать, что жизнь ничего не значит... В общем именно в такие минуты начинаешь мечтать о сделке с вампиром, и тебе начинает казаться, что проклятие вампира не такое уж страшное, вовсе нет, тем более в обмен на бессмертие. В такие минуты начинаешь думать, что, будь у тебя хоть один шанс, ты мог бы стать главным свидетелем эволюции мира. Вот как легко облечь величием собственные эгоистические желания!
– И ты полагаешь, мне никогда не придут в голову такие мысли? – Она вскинула бровь, и огромные зеленые глаза полыхнули огнем.
– Ты молода и красива, сильна и телом, и душой, – сказал я. – В тебе с самого рождения воспитывали смелость. Ты никогда не знала поражений, и здоровье у тебя отменное.
