– Щупальца, – медленно сказала она, запинаясь. – Я думаю… думаю, что это были щупальца. Но они были толстые, как стволы старых баньяновых деревьев, будто каждый состоял из тысячи маленьких извивающихся щупалец… и на них были маленькие розовые штучки, похожие на присоски… но временами они казались человеческими лицами… некоторые были похожи на лицо Лонни, а некоторые – на другие лица, и все они… пронзительно кричали, корчились в страданиях… но под ними, в темноте под мостовой… было что-то еще. Что-то, похожее на огромные… огромные глаза…
В этом месте своего рассказа она на мгновение умолкла, не в силах продолжать.
Оказалось, что больше рассказывать было и нечего. Она не могла ясно вспомнить, что произошло после этого, Следующее, что она помнила, было то, что вся съежившаяся от страха, она оказалась около двери газетного киоска. Она сказала им, что была там еще некоторое время, видела, как мимо нее взад и вперед проезжали автомашины, видела успокаивающее сияние уличных дуговых фонарей. Двое человек прошли мимо нее, и Дорис съежилась, стараясь попасть обратно в тень, боясь тех двух злобных детей. Но она увидела, что это были не дети, это шли под руку парень с девушкой. Парень говорил что-то о новом фильме Френсиса Кополлы.
Она осторожно вышла на тротуар, готовая метнуться назад в свое уютное убежище у двери газетного киоска, но в этом не было необходимости. В пятидесяти ярдах от нее был довольно оживленный перекресток, где у светофора стояли несколько легковых автомобилей и грузовиков. На другой стороне улицы был ювелирный магазин, на витрине которого были выставлены большие ярко освещенные часы. Через всю витрину был установлен металлический аккордеон с растянутыми мехами, но все же она смогла увидеть время. Было пять минут одиннадцатого.
Потом она пошла к перекрестку, но несмотря на уличное освещение и успокаивающее урчание автомобилей, продолжала со страхом оглядываться. Все ее тело болело. Из-за сломанного каблука она прихрамывала. Каким-то образом ей удалось не потерять свою сумочку. Она напрягла мышцы живота и ног – ее правая нога особенно болела, как будто она что-то в ней растянула.
У перекрестка она увидела, что каким-то образом вышла к Хиллфилд-авеню и Тоттенхем-роуд. Женщина лет шестидесяти с высокой набивной прической стояла под уличным фонарем и беседовала с мужчиной примерно того же возраста. Они оба посмотрели на Дорис, когда она приблизилась к ним, как какое-то ужасное привидение.
– Полиция, – хрипло произнесла Дорис Фриман. – Где полицейский участок? Я… я – американская гражданка и… я потеряла своего мужа… и мне нужна полиция.
– Что случилось, дорогая? – недружелюбно спросила женщина. – Похоже, вас пропустили через машину для выжимания белья, правда.
– Дорожное происшествие? – спросил ее приятель.
– Нет, – выдавила она из себя. – Пожалуйста… есть здесь поблизости полицейский участок?
– Прямо на Тоттенхэм-роуд, – сказал мужчина. Он достал из кармана пачку «Плейерс». – Хотите сигарету? Мне кажется, мэм, вам это необходимо.
– Благодарю вас, – сказала она и взяла сигарету, хотя почти четыре года назад бросила курить.
Пожилому джентльмену пришлось ловить зажженной спичкой дрожащий кончик ее сигареты, чтобы она смогла прикурить.
Он взглянул на женщину с высокой прической.
– Я немного провожу ее, Эвви. Чтобы убедиться, что она благополучно доберется туда.
– Тогда я тоже пойду вместе с вами, ладно? – сказала Эвви и обняла Дорис за плечи. – Ну, что произошло, милая? Кто-то пытался ограбить вас?
– Нет, – сказала Дорис. – Это… я… я… улица… там был одноглазый кот… улица… разверзлась… я видела это существо… его называют Тот-Кто-Ждет… Лонни… я должна разыскать Лонни…
Она понимала, что говорит бессвязно, но, казалось, она не в состоянии объяснить что-либо понятнее. Во всяком случае, она сказала Веттеру и Фарнхему, что ее речь не была такой бессвязной, потому что, когда Эвви спросила, в чем дело, и Дорис ответила ей, и мужчина и женщина отпрянули, будто у нее была бубонная чума.
Мужчина тогда сказал что-то, и Дорис показалось, что это были слова: «Снова это».
Женщина показала дорогу рукой.
– Полицейский участок вон там. На фасаде висят круглые фонари. Вы увидите. – И оба они торопливо зашагали прочь… но теперь они оглядывались назад.
Дорис сделала к ним несколько шагов.
– Не подходите! – взвизгнула Эвви… и уколола Дорис злобным взглядом, одновременно прижавшись от страха к мужчине, который обнял ее рукой. – Не подходите, если вы были в Жертвенном Городище Крауч-энд!
С этими словами они оба исчезли в ночи.
Полисмен Фарнхем стоял, слегка опираясь на косяк двери между общей комнатой и главным архивом, где, конечно же, держали главную картотеку, о которой говорил Веттер. Фарнхем приготовил себе чашку свежего чая и курил последнюю сигарету из своей пачки – эта женщина тоже стрельнула несколько
Штук, она тоже курила только импортные сигареты, «Тсюзые».
Женщина вернулась в гостиницу в сопровождении сиделки, которую вызвал Веттер – сиделка должна оставаться с ней на ночь, а утром решить, не нужно ли отправить ее в больницу. Фарнхем подумал, что это трудно будет сделать из-за детей, а поскольку женщина была американской гражданкой (она упорно продолжала заявлять об этом), это будет еще сложнее. Что же она собирается рассказать детишкам, когда они проснуться утром? Что огромные чудовища из города (Жертвенного Городища) Крауч-энд съели их отца?
Фарнхем поморщился и поставил чашку. Это было не его дело, ничуть. К добру, к худу ли, но миссис Дорис Фриман оказалась между государством и американским посольством в большой игре правительств. Это было совсем не его дело, он всего лишь констебль, который хотел бы вовсе забыть об этой истории. И он намеревался дать Веттеру написать этот отчет. Это было его детище. Веттер мог позволить себе поставить свою подпись под таким букетом безумия; он – старый человек. Отработанный материал. Он все равно останется констеблем с дежурством в ночную смену, когда получит свои наградные золотые часы, пенсию и муниципальную квартиру. У Фарнхема же, напротив, была цель вскоре стать сержантом, и это означало, что ему нужно быть внимательным к каждому пустяку.
Кстати, о Веттере, куда он запропастился? Он все еще дышит свежим воздухом?
Фарнхем прошел через общую комнату и вышел на улицу. Он стоял между двумя круглыми фонарями и смотрел на Тоттенхем-роуд. Веттера не было видно. Шел четвертый час ночи, улицу, как саван, окутывала густая ровная тишина. Как звучит эта строчка из Вордсворта? «Огромное сердце лежит недвижимо», что-то в этом роде. Он сошел по ступенькам и остановился на тротуаре. Почувствовал, как тонкой струйкой в него вливается тревога. Глупо, конечно. Он рассердился на себя, рассердился за то, что история этой сумасшедшей повлияла на него даже хотя бы в такой малости. Наверное, он недаром побаивался такого жесткого полицейского, как Сид Реймонд.
Фарнхем медленно прошелся до угла, думая, что должен встретить Веттера с его ночной прогулки. Но он не пошел дальше угла: если оставить полицейский участок пустым даже на несколько минут и если это обнаружиться, будет полно неприятностей. Он подошел к углу и огляделся вокруг, Смешно, но казалось, что все уличные дуговые фонари исчезли. Без них вся улица выглядела по-другому. Писать ли об этом в отчете, подумал он. И где же Веттер?
Он решил, что пройдет еще немного и посмотрит, что там. Но не очень далеко. Не стоит оставлять участок без присмотра, это был бы надежный и простой способ обеспечить себе такой же конец карьеры, как у Веттера, старика в ночной смене в тихой части города, главным образом занятого мальчишками, которые собираются по углам после полуночи… и ненормальными американками.
Он пройдет совсем немного.
Недалеко.
Веттер вернулся меньше чем через пять минут после того, как ушел Фарнхем. Фарнхем пошел в противоположном направлении, и если бы Веттер пришел бы минутой раньше, он бы увидел, как молодой констебль мгновение постоял на углу, а потом исчез.
