в сторону леса и резко заканчивалась непроходимым завалом из плотно утрамбованной грязи.
Все это не входило в официальные отчеты, включая тот, что писал Сали. Если их спросят, ребята из отряда скажут, что вели огонь на поражение, пока парень бежал к своему дяде, и все это ради того, чтобы та сволочь с топором в животе внезапно не вскочила и не побежала следом.
Если бы.
По совету адвоката Сали подал отчет в таком виде, без всяких «неоднозначных предположений» о том, что он, отряд по спасению, ФБР и сам Генри Торн могли видеть, а могли и не видеть, учитывая хаос нападения.
Поэтому Сали решил забыть, и если честно? Его это устраивало. Он был не из тех, кто выкладывал всю правду, главное, чтобы жили те, кто должен жить, а те, кто справедливо заслуживал смерти, получали по заслугам.
Тут все как надо.
Нет, что беспокоило Сали и давило на носки его блестящих черных ботинок – так это Генри.
Сали был уверен, что малыш только так будет болтать о странном женоподобном чудовище с шестью конечностями, истерично описывать детали того, что легко можно было бы списать на плод воображения травмированного ребенка.
Но он этого не делал.
Когда он давал показания, то ни словом не упомянул о гуманоиде, который, судя по увиденному Сали, спас парню жизнь.
Вместо этого Генри описывал детали своего плена расплывчато, почти скучающе. Большую часть времени он был заперт в своей комнате. Нет, он не знал, как все умерли, за исключением Лиама, которого – как ни иронично – Кэди зарубил топором. Парень сказал, что многое стерлось.
Сали все это время сидел рядом с ребенком и ни на секунду ему не поверил. Тем не менее, это все упрощало. Никаких показаний, которые надо было опровергать. Никаких противоречий, которые вылились бы в бумажную волокиту. Все четко и гладко.
Дело закрыто.
И вот Сали сидит и размышляет о произошедшем. В целом, он не против оставить все эти слепые зоны. Ведь правосудие свершилось.
Но, разумеется, была одна проблема. Одна важная деталь, которая не даст ему спать много ночей в обозримом будущем и в конечном итоге приведет к кошмарам, от которых он будет просыпаться с криками и в поту:
Что он видел?
В конце концов к делу подключится психолог, и через пару лет Сали почти на год возьмет отпуск, чтобы наладить психическое здоровье, ему придется заниматься бумажной работой и проверкой фактов, до дел его не допустят. Ему скажут, что это наилучшее решение для «всех вовлеченных».
И Сали будет разговаривать со своими ботинками гораздо чаще, чем когда-либо, хоть и держать этот факт при себе. Этой причудой он уж точно не испортит свое положение, ведь в итоге это выльется в натянутые отношения с начальством Федерального бюро расследований.
Но все эти дни наступят еще не скоро. Они далеко от того, что происходит здесь и сейчас.
То, что станет с агентом Сальвадором Эспинозой в конце этого далекого пути, не стоит обсуждать и уж точно не стоит об этом думать.
Не сейчас.
Сейчас он просто рад, что добро победило.
Что Генри в безопасности.
Дело закрыто.
Дэйв снова уснул на диване. За последние недели это случается все чаще и чаще – с тех пор, как они привезли Генри из больницы; с тех пор, как все вернулось в норму.
Ну, почти в норму.
Дэйв не мог до конца оправиться от изнурения той недели, когда забрали Генри. Сколько бы он ни спал, сколько таблеток бы ни пил, сколько бы не занимался спортом, ел или гулял под луной в холодные зимние ночи, он все еще был уставшим.
Не сонным, а именно… уставшим.
Веки казались тяжелыми, а тело – слабым. Он пошел к врачу на полное обследование, чтобы убедиться, что все, как говорится, тип-топ. Что у него нет, например, рака, диабета или любого другого заболевания, что мучают тех, кто проезжает мимо знака на шоссе «СРЕДНИЙ ВОЗРАСТ». Ведь Дэйв миновал его и ехал уже к следующему знаку, потом – к следующему.
Врач не нашел ничего плохого. Идеальное здоровье.
– Дай себе время, Дэвид,– сказал он. Мэри сказала то же самое, как и все его коллеги.
Дать время.
Дэйв решил так и поступить. Он пока останется дома, позаботится о Мэри, будет играть с Генри, который вернулся домой в целости и сохранности.
А пока он давал себе это самое необходимое время, внес еще несколько незначительных изменений.
Например, купил новую систему безопасности. Датчики движения снаружи и внутри дома включались ночью, когда все спали и были беспомощны.
А еще купил пистолет, о чем раньше никогда даже не думал. Ни за что на свете. Он позвонил Сали где-то через неделю после того, как вернулся Генри, и спросил, не поможет ли тот ему приобрести подходящее оружие, сообщить об основах безопасности, научить стрелять из этой чертовой штуковины, и желательно не по собственным ногам.
Сали согласился. Без вопросов и осуждения.
С тех пор они вдвоем пару раз ходили выпить пива. Сначала Дэйв думал, что они будут вовсю обсуждать то, что видели там, в лесу, на поляне возле старого заброшенного дома. К его удивлению, они говорили обо всем, кроме этого. О спорте. Как дела у Генри. О всякой чепухе.
После второго или третьего похода Дэйв понял, что ни один из них не хотел озвучивать то, что видел. Будто так эта штука станет реальной, и, соответственно, тогда они оба станут местными сумасшедшими – не самое приятное чувство, но Дэйв понял, что никогда не исчезнет. С этим им просто придется жить.
И на этом… все.
И вот Дэйв медленно встает, берет с кофейного столика пустую бутылку пива, выключает на белом шуме телевизор, в котором на сегодня закончились сюжеты и плохие новости.
Он выключает свет на кухне и медленно направляется по коридору в сторону спальни. Как и всегда, или, по крайней мере, в большинство ночей, он останавливается рядом с закрытой дверью Генри. Дэйву кажется странным, что Генри попросил закрывать дверь на ночь. Раньше мальчику нравилось оставлять ее открытой, нравился свет маленького ночника в коридоре, а после случившегося, после того как его запирали…
Но если парень этого хотел, это он и получил. Что бы ни помогало ему чувствовать себя в безопасности и комфорте – они делали все. Без вопросов.
Как Дэйв и подозревал, Генри снова разговаривает сам с собой. Скорее всего, во сне.
