Опечаленная и угнетаемая тревогой, она вновь предалась воспоминаниям.
— Торговец зерном Тапуччи. Удивительно, как это наши квартальные бедняки до сих пор не разделались с ним?.. Лука Загороло, седельный мастер. Чуть не забыла, есть еще один Загороло, который платит за место в церкви Святого Духа. Тот называет себя маклером. Потом парикмахеры, что живут внизу, в доме напротив. Их всего-то двое, муж и жена, а шуму от них за десятерых!
Вдруг ей вспомнилось, как однажды в мастерскую приходили, тоже среди ночи, двое мужчин и спросили свинцовые грузила для утяжеления сетей. Они очень торопились, ибо с восходом солнца им уже хотелось выйти на ловлю. Она пожелала им удачи, полных лодок рыбы, и один из них, совсем седой старик, ответил: удача наша — от Бога! Это были честные люди; они хорошо заплатили и ушли. Но эти двое, дворянин и аббат (если только он и вправду аббат что-то она не видела молитвенника или других книг у него в карманах), эти двое такие странные…
Она прислушалась. Мимо дома медленным шагом прошел полицейский патруль. Свет фонаря пробился в комнату и осветил медную лохань, кожаный фартук сапожника на стене, лампу, кружку для воды, образ Иоанна Крестителя — а потом все вновь погрузилось во тьму. Шаги постепенно затихли вдали.
Неподалеку, в соседнем дворе, залаяла собака, ей откликнулась другая. Женщина лежала и тревожно прислушивалась. И вот на колокольне пробило двенадцать, и с последним ударом сапожник тихонько поднялся с постели.
Она не пошевелилась, а лишь еще крепче зажмурила глаза, притворяясь спящей. Ее сердце билось неуемно и громко, ибо муж так близко склонился над, что она чувствовала на лице его дыхание.
С улицы донесся негромкий свист. Сапожник резко выпрямился. Она услышала, как он поспешно завозился в темноте, подбирая свою одежду. Потом он выскользнул в дверь, и спустя мгновение жена услышала его шаги уже в мастерской.
С минуту было совсем тихо. Потом скрипнула на петлях входная дверь и вскрикнул во сне один из мулов. Снова ненадолго наступила тишина, и вдруг она услышала знакомые голоса: блеющий тенорок аббата и приглушенный до шепота бас гиганта со шпагой. Женщина ждала. Из дырочки в двери пробился свет масляной лампы, отбросив ей на руку круглый блик.
Теперь пора: она бесшумно встала и, тихо ступая, скользнула к двери.
Через дырку была видна только небольшая часть мастерской. В поле зрения женщины попал наполненный водой стеклянный сосуд, в котором отражалось пламя лампы, рабочий стол и — над столом — большая, исцарапанная дратвой, коричневая от вара рука ее мужа.
Рука эта сжимала металлический подсвечник. Она пробовала его на вес и поворачивала во все стороны. На миг рука исчезла, а потом вновь появилась над столом, но уже не с подсвечником, а с тонкой серебряной цепочкой.
Тут женщина поняла, что происходит в мастерской: эти двое, дворянин с пластырем на щеке и фальшивый священник, были обыкновенными ворами, которые принесли на продажу краденые вещи. Но как могло случиться, что ее муж, который регулярно ходит в церковь, занимается честным ремеслом, торговлей и держит мулов в конюшне, стал укрывателем краденого?!
В ней больше не было страха, а только гнев и стыд — ведь эти двое сделали из ее дома воровской притон и втянули в свои грязные делишки ее мужа, заставив его забыть Бога и свою честь. Гнев настолько овладел ею, что она, не сдержавшись, толкнула дверь и вошла.
Дворянин, аббат и сапожник сидели вокруг стола, на котором лежали самые разнообразные вещи: две серебряных ложки, подсвечник, песочница из кованой меди, ножницы, цепи, разбитый бокал, сильно потрепанная шелковая шаль и черепаховая коробка без крышки. На полу у двери лежала конская сбруя с латунными украшениями. Вся эта троица так погрузилась в изучение этих вещей, что в первый момент ни один из них не заметил появления женщины.
Однако позади них, в самом темном углу комнаты, стоял четвертый высокий, худой, одетый в черное мужчина с узкими кистями рук, темными глазами и необычайно бледным лицом. Его можно было бы назвать даже красивым, если бы не страшные шрамы от ожогов, покрывавшие его лоб и облезлый череп. Он сразу же увидел женщину, но не издал ни звука, а только враждебно глянул на нес. Молчание длилось довольно долго, и женщина вновь ощутила страх, заставивший отступить ее в угол и зажмуриться.
— Шляпа или шлем? — вдруг спросил, ни на кого не глядя, сапожник.
— Шапочка, — заблеял аббат. Но там было еще полно всякого добра, да нам было не до того — нужно было живее вылетать в окно, а то старик совсем рассвирепел и начал свистеть. Еще бы мгновение — потек бы сок…
— Ах вы, воровские хари! — закричала женщина, которую этот жаргон висельников снова вывел из себя. — Вы что же, все трое спятили, что лезете в честный дом? А ну-ка собирайте свои манатки и выкатывайтесь отсюда!
Сапожник вскочил со стула и уставился на жену широко раскрытыми глазами, словно на привидение. Он хотел заговорить, но от ужаса не смог вымолвить ни слова. Табакерка из черепахового панциря все еще была у него в руках, и он прижимал ее к груди, как некий охранительный талисман.
Но двое других явно не были испуганы — скорее удивлены внезапным появлением женщины в ночной рубашке. Аббат вскочил, отставил назад свой стул и, подойдя поближе, осмотрел все, что можно было увидеть. После этого он заквакал:
— Какая славная бабеночка! Какая аппетитная бабеночка! Одно могу тебе сказать, сапожник: берегись сэра Томаса! Глянь-ка, как он мусолит ее глазами! Полненькие и кругленькие ему лучше всех, он же у нас англичанин…
— А ну, заткнись! — пророкотал человек со шпагой. — Или подавись своей болтовней! Выкинь ее вон, сапожник, мне не надо ни ее, ни других. Мне нужен только металл!
— Веревку на шею, вот что тебе нужно! — кричала женщина. — Посмотри на себя — ты же настоящий висельник! Забирайте-ка свой хлам да бегите, пока можете, не то, клянусь воскресением Христовым, я подниму шум!
— Какие красивые белые руки! — снова заблеял аббат. — Да и все остальное недурно… Ладно уж, сокровище мое, мы на тебя посмотрели, а теперь иди-ка ты спать!
— Ах, так?! Тогда оставайтесь, вы, срезальщики кошельков! — крикнула женщина. — Ждите здесь, пока я не приведу караул!
— Караул? — пророкотал человек с пластырем на лице.
— Караул! — хихикнул аббат. — Это будет очень весело. Вот будет потеха! Смотрите, наш бравый сапожник просто прыгает от удовольствия: давай, мол, сердечко, иди на улицу и позови стражу!
Женщина бросила на мужа беспомощный взгляд. Увидев его отрешенное лицо, она поняла, что, вызвав стражу, она совершила бы самое худшее, что только могла сделать. И тогда она в отчаянии схватила с пола тяжелую кочергу, взяла ее наперевес, как копье, и шагнула вперед.
