Я снова поднял её, надёжно удерживая под шеей и коленями, и мягко положил её в ванну. Хотя Гейл была сильно испугана, я заметил, что она испытала облегчение, когда вода окутала её тело.
Я повернулся к ней спиной.
— Сидите, сколько хотите. Я пойду на кухню, сделаю что-нибудь поесть. Если вам что-то понадобится, просто меня позовите.
Я вышел, оставив дверь открытой, чтобы её можно было услышать. Она ничего не сказала, однако было слышно, как она плещется под струями воды. Пролежав так долго на больничной койке, полагаю, она сама устала от собственного зловония, и мытьё должно было показаться ей подарком небес.
Спустившись вниз, я выглянул в окно и посмотрел в небо, на синие и багровые мазки. Собаки продолжали шуметь, так что первым делом я направился к ним, чтобы покормить. Почесал их за ушами и погладил по головам.
Я испёк оладьи. Я не знал точно, любит она их или нет, но мне казалось, что они нравятся всем. В детстве я их обожал, а когда вырос, то они стали той едой, которую я готовил себе чаще всего, и которой мне бы хотелось кого-нибудь угостить, но такого человека рядом со мной не было никогда.
Я сделал оладьи с черникой и налил в два бокала виноградный сок.
— Эй? — Голос её был дрожащим от боли шёпотом, однако, несмотря на потрескивание теста на сковородке, я его услышал.
Водрузив последнюю оладью на вершину высокой горки, я вытер руки об штаны и поднялся по лестнице. Я встал достаточно далеко, так что мне было видно только её голову над краем ванны. Глаза её были большими, словно у одной из статуэток, которые собирала моя мама.
— Вода остыла.
Она сказала это, а губы у неё дрожали. Я почувствовал запах шампуня и мыла.
— Я сейчас войду, помогу вам встать, и вытру. Хорошо?
Она кивнула. Она уже не кричала и не боролась со мной, когда я делал то, о чём сказал. Тут я сообразил, что у меня совсем нет женской одежды, так что она надела старую футболку с Бэтменом, которая по размеру ей подошла.
Усадив её на стул за кухонный стол, я не был уверен, что она найдёт в себе силы, чтобы сидеть самостоятельно, но ей это удалось. Она не притронулась к оладьям, однако пригубила сок. Я полил сиропом стопку оладий и, пока она смотрела на меня, начал с жадностью их поедать.
— Вы убьёте меня?
Я ничего не ответил. Просто продолжил жевать.
— Я поняла… наверное, это моя семья… поместила меня сюда.
Она замолчала, ухватившись за край стола. Боль налетела на неё, словно стальная тележка с американских горок.
Я встал, но она рукой остановила меня.
— Я не имею никакого отношения к вашей семье.
— Они не видели вас.
— Меня никто не видел.
Она лишь кивнула, и мы просто молча сидели, пока я расправлялся с оладьями на тарелке, затем сходил за добавкой. С тех пор как мы приехали, собаки лаяли, не переставая.
— Я… давно… не видела собак. Даже на улице не была около года.
Тут она улыбнулась. Её скручивала боль, но улыбка была живой.
— Могу я на них взглянуть? На ваших собак?
Я вытер руки и рот, затем снова поднял её. Она в упор смотрела на меня, что доставляло мне своего рода неудобство, но затем просто сосредоточился на ходьбе.
Продолжаться это больше не могло, нужно было заканчивать. Над нашими головами, словно дыша, дрожали и пульсировали краски. Мне стало интересно, видит ли она их тоже, но не спросил.
Мы добрались до клеток, и лай перерос в настоящий хаос. Едва я опустил Гейл перед ними на колени, собаки стали рычать и бросаться на неё.
Однако она лишь улыбнулась и протянула к ним через сетку пальцы. Собаки тут же заскулили, стали их лизать и тыкаться в них носами. Она рассмеялась, я знал, насколько ей больно, но смех её был прекрасен.
— Почему вы так добры ко мне? — спросила она, не отрывая глаз от собак.
— Потому что в мире слишком много мерзости, — ответил я, поднимая прислонённую к клеткам кувалду. — И единственный способ сохранять равновесие состоит в том, чтобы проявлять милосердие там, где никто этого делать не будет. Уничтожить страдания, чтобы не кормить больше пиявок.
Она ртом прижималась к клетке, целуя собак во влажные носы.
— Спасибо вам, — сказала она.
Обрушившаяся на её затылок кувалда убила её мгновенно. Она была мертва ещё до того, как упала, и, клянусь вам, она улыбалась. Эта её улыбка отличалась от предыдущей: в ней не было боли.
— Не благодарите меня, — сказал я и отшвырнул кувалду. — Я лишь выполняю свою работу.
Как только я её похоронил, синий с багровым поблекли до серого.
Равновесие восстановилось.
Но это было ненадолго.
Ⓒ Bleeding Rainbows by Shane McKenzie, 2015
Ⓒ Avvakum, перевод
