И вновь огромная крыса, которая бросила угрожающий взгляд на старуху, подняла голову и украдкой посмотрела на приближающихся людей. Остальные большие крысы тут же прекратили схватку.
Рабочие, крича и размахивая подручным оружием, приближались.
Внезапно, будто солдаты, выполняющие приказ, огромные крысы разом повернулись и бросились наутек, оставив своих маленьких сородичей на растерзание разгневанных людей.
Увидев, что крысы бросились в его сторону, Харрис прижался к стене. Крысы пробежали мимо. Харрис невольно вздрогнул, когда одна из них пробежала по его ботинку. Еще одна на мгновенье остановилась, пристально посмотрела на человека и побежала дальше. Когда последнее чудовище скрылось за деревянным забором, у Харриса от пережитого буквально подкосились ноги. Двое рабочих хотели перелезть через ограду и погнаться за крысами, но Харрис успел их остановить.
Страшная картина предстала перед учителем, когда рабочие расступились. На пороге дома сидела старуха. Ее окровавленная грудь судорожно вздымалась, а руки продолжали сжимать метлу. Харрис вошел в дом. Рядом с мусорокамерой на полу скорчилась фигурка в изодранном комбинезоне. Харрис с трудом различил на груди эмблему “Рэткилл” и понял, что это дератизатор, маленький Альберт Феррис. Лица у него совсем не осталось.
— Быстро вызовите “скорую”, — тихо сказал Харрис одному из рабочих, прекрасно зная, что старухе уже поздно обращаться к врачам.
— Уже вызвали, — сообщила одна из жиличек. Остальные жильцы тоже начали с опаской выходить из квартир. Кое-кто подошел к мусорокамере.
— Что это было? — спросил кто-то.
— Крысы, что же еще!
— Крысы... такой величины? — удивленно протянул первый голос.
— Здоровые, как собаки.
— Надо догнать их, — проворчал рабочий, который хотел перелезть через забор. — Нельзя же позволять таким тварям бегать по городу.
— Нет, — возразил Харрис. Он не имел права рассказать им о смертельной болезни, которую переносят грызуны, но обязан был остановить их. — Полиция уже едет. И дератизаторы тоже. Они разберутся.
— Пока приедет полиция, эти твари смоются. Я пошел. Кто со мной?
И рабочий направился к забору. Харрис схватил его за руку. Рабочий сердито повернулся к нему. В этот момент к дому подъехали две полицейские машины. С визгом они остановились около взбудораженной толпы.
Из одной машины вышел Фоскинс и, не отрывая взгляда от Ферриса и старухи, направился к Харрису. Подъехал фургон с надписью “Рэткилл”. Фоскинс отвел учителя в сторону.
— Что здесь случилось, Харрис?
Учитель коротко рассказал. Ему было до смерти жалко маленького Ферриса с его развитым чувством долга. Именно оно стало причиной преждевременной гибели Ферриса. Ведь если бы дератизатор не настоял на том, чтобы самому бежать за крысами, сейчас он был бы жив. А на его месте, возможно, лежал бы Харрис...
— Немедленно пришлем сюда поисковую группу, — сообщил ему Фоскинс. — Они оцепят весь район. Проверим также канал.
— Послушайте, эти каналы тянутся на многие мили. Как вы сумеете их оцепить? — Спокойный и властный голос Фоскинса раздражал учителя. — А как вы намерены оцепить всю канализацию, которая тянется под землей?
— Это, мистер Харрис, не ваше дело, — холодно ответил Фоскинс.
В тот день Харрис просто не в состоянии был вернуться в школу. Чтобы прийти в себя, отправился гулять по улицам, где прошло его детство, бродил по давно забытым переулкам. Вот табачная лавка, в которой он купил свою первую пачку “Домино”. Дом Линды Кроссили. Она позволила ему и шести его друзьям переспать с ней в задней комнате местного молодежного клуба. С тех пор ее называли “Семеркой”. Еще нерасчищенные развалины, оставшиеся после бомбежек. Низкие столбики, к которым когда-то привязывали лошадей, а позже, в дни детства, через них прыгали, играя в чехарду... Сейчас лошадей стало меньше... А когда он видел в последний раз детей, играющих в чехарду? В конце концов, Харрис сел в автобус и вернулся домой. Он заварил чай, уселся в единственное кресло и задумался все еще под впечатлением ужасных событии утра. Кеуф, женщина с ребенком, несчастные бродяги, Феррис, старуха с метлой... Цивилизованный Лондон, деловой, энергичный Лондон, грязный, проклятый Лондон!
Несмотря на все достижения науки и техники и высокий уровень жизни, город был способен породить этих жутких переносчиков неизлечимых болезней. Он видел их сегодня. Бог мой! Такие огромные! Что вызвало эту мутацию? А откуда эти хитрость и коварство? Дважды за день одна из этих больших черных крыс пристально смотрела на него (Господи, а не одна и та же это была крыса?), не боясь, не готовясь к нападению, просто смотрела, невозмутимо разглядывала, изучала его.
Сколько же еще людей они убьют, прежде чем их уничтожат? Что дало им возможность стать намного умнее меньших сородичей? Впрочем, это дело проклятых властей! С какой стати он-то должен беспокоиться? Харрис попытался разобраться, что именно вызвало у него большее отвращение и негодование: сами твари или то, что они хозяйничали только в Восточном Лондоне? Не в Хэмпстеде, не в Кенсингтоне, а в Попларе. Возможно, у него болезненная предубежденность против средних и высших слоев, против властей, которые переселили рабочих из трущоб в высокие уединенные бетонные башни, утверждая, что в лучших условиях те еще никогда не жили. Но правительственным чиновникам никогда не понять, что сорок многоквартирных домов — по сути, сорок клеток, в которых общение ограничено разговорами в лифте. И именно власти развели в рабочих районах грязь, породившую таких чудовищ, как черные крысы! Харрис вспомнил, какой охватил его гнев, когда один из новых ультрасовременных небоскребов рухнул, и только благодаря чуду погибло всего девять человек. И виноваты были не только архитекторы, запроектировавшие блочные дома, но и власти, одобрившие проект. По городу тогда ползли слухи. Больше всего говорили об одном жильце — “медвежатнике”, державшем дома взрывчатку. Она-то вроде бы и рванула. От взрыва стены сложились, как карточный домик. Еще болтали, что произошла утечка газа, что и было на самом деле. Но представители власти не отказались и после этого случая от идеи блочных домов. Блочное строительство было дешевым. Еще бы — расселить тридцать или сорок семей на небольшой площади! Больше всего Харриса огорчала эта неспособность властей предпринять что-либо радикальное.
Харрис улыбнулся. В душе он до сих пор оставался студентом, смутьяном. Как учитель, он работал в государственном учреждении. Его часто раздражали решения “комитета”, хотя он знал, что среди членов “комитета” есть неплохие люди, которые прилагают все силы для принятия справедливых решений. Харрис не раз слышал об учителях, борющихся против отмены правительством бесплатного молока для школьников. Он знал немало государственных служащих, учителей в том числе, которым грозило увольнение за их борьбу.
