Дмитрию тут же вкололи укол и увезли в министерскую клинику. Он провёл в ней ровно двадцать один день. Ирина постоянно навещала мужа, он же быстро шёл на поправку. Но её постоянно мучил вопрос: зачем в тот вечер Дмитрий взял кристалл?
Через месяц Дмитрий, как всегда, сел утром в свою чёрную «Волгу» с водителем, подбросил Ирину до Маяковки, затем отправился в министерство, благо, что по дороге. Дмитрий постоянно задерживался на работе, и Ирина к этому привыкла, но теперь он и вовсе поздно приходил. Она, грешным делом, подумала, что у мужа появилась любовница, но спрашивать не решалась, боялась осложнений и так ставшими не простых отношений.
Супруги Малышевы, так любившие друг друга пятнадцать лет назад, постепенно отдалялись друг от друга, каждый жил своей жизнью. Дмитрий «держался за кресло», вылететь из которого не составляло труда, сделай он хоть один неверный шаг. Ирина же, став руководителем проекта, полностью отдавалась делу, постепенно перестав обращать внимание на мужа, ведь в Моспроекте интересных мужчин было в достатке.
Ирина, как женщина ещё молодая, тридцати восьми лет, во всех отношениях интересная, пользовалась успехом у сослуживцев, многие из которых, будучи разведенными, поглядывали на неё как на лакомый кусочек, останавливал их только министерский муж. Но по истечении некоторого времени Ирина, понимая, чем вызвана их нерешительность, начала сама раздавать авансы направо и налево. Последовала нескончаемая череда любовников.
Дмитрий чувствовал измены жены, его это тяготило. В один прекрасный момент, поздно вечером, когда жена пришла из очередного ресторана, не утруждая себя объяснениями, он высказался:
– Ну, ладно, тебе наплевать на меня! А дочь?! Ты совсем не уделяешь ей внимания. Она уже большая и всё понимает.
Ирина сняла шубу, повесила на вешалку, с трудом стянула итальянские сапоги на шпильках, взглянула на мужа подвыпившим взглядом и отрезала:
– Твоя мама на что? Вот пусть и занимается ребёнком. А мне некогда, я жить хочу в своё удовольствие. Мне скоро сорок, а я ещё и не жила.
– Как не жила? А что же ты делала? – У Дмитрия аж глаза округлились от удивления.
– Из нищеты выбиралась, будь она проклята! Слушай, я тебя не трогаю, делай что хочешь! Ну и меня оставь в покое! Не устраивает, давай разведёмся, правда карьера твоя пострадает. Лучше, пусть всё будет как есть.
Дмитрий схватился за сердце.
– Мама, накапай мне сердечных капель!
Лидия Петровна, всегда любившая Ирину, не могла понять, что же случилось с невесткой в последнее время, быстро накапала сорок капель лекарства в стаканчик и принесла сыну. Ирина фыркнула и закрылась в своей комнате. В последнее время она даже с мужем перестала ездить на служебной машине, предпочитая добираться до работы на метро.
Первое время Дмитрий наблюдал в кристалле за похождениями жены, затем ему это занятие порядком надоело. Ухажёры были все на один манер – разведенцы, с захломлёной холостяцкой квартирой и скромными финансовыми возможностями. Дмитрий понимал, что ни кому из них жена не уйдёт, привыкла она жить по-другому, в сытости и достатке, с постоянными обновами и продуктовыми деликатесами из спецмагазина. Но в последнее время, она совершенно изменилась, создавалось впечатление, что у неё новый мужчина, и с ним всё гораздо серьёзней, чем с остальными. Если раньше Ирина пыталась соблюдать меры приличия, то теперь все формальности ей были безразличны, она откровенно шла на конфликт.
Дмитрий даже перестал задерживаться на работе, приезжал домой около восьми вечера и пытался пообщаться с дочерью. Зинуля огрызалась и грубила, переходный возраст был в самом разгаре, контакта между дочерью и отцом не получалось. Наконец, весенним вечером, когда Зинуля училась уже в девятом классе, позвонила классная руководительница и сообщила министерскому папе, как отвратительно учится и ведёт его ненаглядная дочь. Дмитрий был в бешенстве: раз подарки не помогают, значит, дело плохо – дочь распустилась совершенно. Он снял ремень, влетел в комнату чада, и устроил ей трёпку в лучших национальных традициях. Лидия Петровна пыталась защитить внучку, но безуспешно, в порыве гнева и ей перепало.
После всех этих эмоциональных разборок, Дмитрий упал в кресло, покрылся испариной, левую руку сводило, сердце настойчиво пыталось выпрыгнуть из груди. Лидия Петровна перепугалась не на шутку и вызвала скорую. Дмитрию вкололи укол и предупредили: ещё один подобный стресс и он – в морге! Вот туда Дмитрию совсем не хотелось, не для этого он из комнаты в бараке выбирался, чтобы в сорок два года умереть от сердца.
…В час ночи стало ясно: Ирина домой ночевать не придёт. «Хорошо хоть на следующий день выходной и можно отлежаться», – подумал Дмитрий. Он достал кристалл и увидел в нём такое, что даже в импортных фильмах за закрытых просмотрах не показывают.
Его Ирина лежала в кровати обнажённая под каким-то черноволосым мужиком с крепкой упругой задницей, и отдавалась ему с безумной страстью. Дмитрий почувствовал, как под левым соском загорелся старый военный ожог. Лица «Казановы» видно не было, только черноволосый затылок и перстень с кроваво-красным камнем на правой руке.
Дмитрия пронзила мысль: «Так это такой же перстень, как у мужика из моего видения в замке, в сорок пятом году! Подобный перстень не забудешь! Что это всё значит?»
Под левым соском жгло, перед глазами всё расплывалось. Дмитрий задыхался. Последнее, что он увидел: перед ним стоял голый черноволосый мужик, обнимал обнажённую Ирину, держа её прямо рукой за полную грудь, кроваво-красный камень загадочно блестел. Дмитрия стояли красные отблески рубина…
Дмитрий очнулся под капельницей, в реанимации, через три дня. Наши доблестные медики, можно сказать, вытащили его с того света. Рядом сидела Ирина, бледная, без макияжа, длинные каштановые волосы убраны в пучок – прямо как учительница из Зинкиной школы. Увидев, что муж пришёл в себя, она заплакала.
– Димулечка, прости меня, дуру! Наваждение на меня нашло, клянусь тебе, никогда больше вести себя так не буду.
Дмитрий говорить ещё не мог, он только слегка кивнул. Конечно, он простит жену, ведь любит её, и всё делал только для неё и карьеру, и доносы писал, и подглядывал, и подслушивал, и оговаривал. По крайней мере, Дмитрию так казалось, возможно, это было оправданием его подлости и низости, или того хуже, служения злу и пороку. Всякому делу, даже богомерзкому можно найти благородное оправдание из лучших побуждений.
В тот день, а точнее ночь, когда Дмитрия увезли в больницу на скорой помощи со вторым инфарктом, Ирина была с любовником. Она действительно переживала наваждение, по-другому не скажешь. Познакомилась она с Асмодеем, так звали любовника, в Московской консерватории, куда Ирина любила захаживать на концерты органной музыки. На одном из таких концертов известного немецкого музыканта и композитора Иеронима Зильбервальца, они и познакомились. Асмодей сам подошёл к Ирине и представился членом музыкальной труппы, говорил с лёгким немецким акцентом. В Москве немецкая труппа собиралась пробыть почти месяц, давая концерты, а затем отправиться в Свердловск.
