Ознакомительная версия.
Потом они зайдут в какое-нибудь заведение с хорошей кухней, желательно оживленное, чтобы не очень бросаться в глаза. После чего… как только стемнеет, они даже могут поехать к Аркадию. Назад он отвезет ее ночью. Или под утро, пока все в поселке еще будут спать. И никто, ни один любопытный сосед, ничего не увидит.
С любовницы мысли перескочили на жену. Аркадий представил ее лицо, чуть нахмуренное, как будто женщина вспоминала что-то важное. Этот образ наполнил душу тоской.
Аркадий даже хмыкнул, настолько это было неожиданно.
Тоска усилилась. Замелькали образы еще молодой жены. Ее влюбленный взгляд, ее слезы, ее улыбка. Подумалось о детях. Сыну сейчас семнадцать, он уже выше отца, но выглядит таким беспомощным и неуверенным. Дочери — двенадцать. Аркадий почти не уделяет им внимания.
Внезапно захотелось обнять их, поцеловать. Это вдруг показалось вопросом жизни и смерти. Как будто, если он не сделает это в ближайшие пятнадцать минут, он их больше никогда не увидит.
— Что за фигня? — пробормотал Аркадий, сбавляя скорость.
Он не собирался разворачиваться. Что он, идиот, из-за каких-то сентиментальных переживаний возвратиться домой, когда его ждет работа и… молоденькая девица с упругой попой?
Через двести метров тоска стала нестерпимой, появился страх, и Аркадий, выругавшись, остановил машину. Приоткрыл дверцу, сплюнул на асфальт. Прислушался к урчанию мотора, огляделся.
Внутри все плавилось от тоски, и он не выдержал — развернул машину и поехал назад в поселок.
У своего дома он притормозил. Посмотрел на окна.
Шторы были раздвинуты — жена уже встала. Возможно, помогает собраться детям, готовит им завтрак.
Аркадий сидел, барабаня пальцами по рулю, и спрашивал себя, что с ним такое случилось? Какого черта он вернулся назад, поддавшись сентиментальному порыву?
Ответа не было.
Аркадий покачал головой и снова развернул машину, надеясь, что его неожиданное возвращение домашние не заметили. Он опять поехал к шоссе, ведущему из поселка, хмурясь, покусывая губы.
Он постарался не думать ни о жене с детьми, ни о любовнице, ни о работе. Просто ехал, глядя перед собой.
В какой-то момент, ощутив безысходность, тоску и необъяснимый стыд, как будто он стянул последние деньги у бродячей монашки, Аркадий непроизвольно вдавил акселератор — он не хотел мириться с этими ощущениями и снова возвращаться домой.
И тогда его обдало страхом. Словно волна ударила в грудь, вынудив остановить машину. Он тяжело задышал, утирая рукой пот с лица, затравленно огляделся. Появилась мысль, что он заболел. Странная, конечно, болезнь, но кто сейчас разберет, что там из-за нервов случается. Во всяком случае, в таком состоянии никуда ехать нельзя.
Очередной разворот, и — Аркадий снова вернулся к дому. На этот раз он не сидел в машине, пытаясь разобраться в собственных ощущениях. Оставив машину у тротуара, он поспешил в дом.
Жена удивилась.
— Что-то случилось? — спросила она. — Забыл что?
Аркадий заглянул в кухню, где завтракала дочь. Страх ушел. Стало спокойней. Жена смотрела на него с тревогой. Неудивительно — вряд ли он справился со своей мимикой.
— Нет, не забыл, — пробормотал он. — Просто вернулся. Послушай, дорогая, давай ты сегодня с детьми никуда не поедешь. Останемся все вместе дома, а?
Несколько секунд она смотрела на него, потом кивнула.
— Хорошо. Останемся.
— Спасибо.
— А что с работой?
Он махнул рукой.
— Я позвоню — предупрежу, что меня сегодня не будет. Сами разберутся.
Он прошел в спальню, прикрыл за собой дверь. Но прежде, чем позвонить, какое-то время стоял с закрытыми глазами, массируя лоб. Было такое ощущение, что он всего лишь отложил решение проблемы, которую не в силах решить.
Как и вчера, в субботу, сегодняшнее утро было солнечным.
Валера и Люба, поглядывая на дочь, забрались на переднее сидение. Малышка грызла попкорн.
— Вкусно? — спросила мать.
Девочка кивнула.
— Ага.
— Умница.
Валерий завел двигатель, и машина тронулась.
— Пап, а куда мы едем?
— В лес. Выберем место посимпатичней, разложим вкуснятину, что мама приготовила. Отдохнем, как следует. Ты ведь хочешь в лес? На полянку?
— Хочу, — согласилась девочка.
— Ну, вот. Скоро приедем.
Люба отыскала молодежный канал, сделала громче. Композицию «Хай-Фай» сменила Кайли Миноуг.
Они уже выехали на шоссе, покинув поселок. Люба покачивала ногой в такт мелодии, Валера улыбался. Изредка он поглядывал в зеркальце: как там дочка на заднем сидении? Девочка сосредоточенно жевала лакомство.
Валеру вдруг захлестнуло щемящее чувство — любовь к дочери стала огромной, настолько огромной, что появился риск, что это чувство разорвет его. Он даже заволновался, что это на него нашло. За рулем ведь, в конце концов.
В этот момент он сообразил, что жена уже выключила магнитолу и сидит с таким лицом, словно ей плохо.
— Люба? Что такое?
Люба не успела ответить — заплакала дочь.
Они вдвоем обернулись, посыпались испуганные восклицания, и Валера остановил машину. Вслед за женой он выскочил из машины, распахнул заднюю дверцу, подавшись к девочке, зашедшейся в истерике.
Успокоили они ее не сразу. Ничего внятного от нее не добились, только убедились, что она не поперхнулась попкорном, не поранилась, не укусила себя за язык. Дочка всхлипывала, вжимаясь матери в грудь, и, когда Валера успокоил ее настолько, чтобы можно было говорить, он предложил:
— Ну, что? Теперь поедем искать полянку?
Дочка замотала головой.
— Я домой хочу. К маме.
Это вызвало у Валеры растерянную улыбку.
— Вот же мама. Она с нами.
— Я с тобой, моя хорошая, — вставила Люба.
— Я хочу домой, — повторила девочка.
Валера и Люба переглянулись. С Любой тоже было что-то не то. В чем же дело? Ведь все было нормально считанные минуты назад.
— Поехали домой, Валера, — попросила жена.
Он помолчал, наблюдая, как дочка снова начинала плакать, и пришел к выводу, что поездка в лес отменяется.
— Я хочу домой, — повторяла девочка сквозь всхлипывания. — К маме.
— Все, едем домой, — сказал он. — Едем.
В понедельник утром из поселка пытались выехать несколько сотен автомобилей. Ни один из них так и не достиг трассы, ведущей к Городу — все возвратились к своим домам.
Большинство тех, кто управлял машинами, совершили повторную попытку, но безуспешно.
Дети впадали в истерику, заходясь плачем, у взрослых возникал страх, как у человека, отплывавшего от спасительной шлюпке в бурное ночное море. У некоторых женщин начиналось обильное кровотечение, если даже не было критических дней. Люди испытывали необъяснимую тоску, стыд, желание вернуться домой, запереться и никуда не выходить. Хотя бы сегодня не выходить.
Ознакомительная версия.
