— Подождите меня.
Лидия не увидела, как он вышел из кухни. Просто оказалась одна.
Она взглянула на, часы, не имея понятия, как долго ей придется ждать. Если бы она сама собиралась куда-нибудь в крайней спешке, то потратила бы на туалет, завивку и прочее два с половиной часа — время, которое ее супруг, истый мужчина, полагал потраченным попусту. По крайней мере Лидия знала свои возможности — в отличие от знакомых денди, полагавших, что могут привести себя в надлежащий, достойный вид всего за «одну секундочку».
Джеймс рассказывал ей (да она и сама убедилась в этом воочию), что вампиры способны двигаться с умопомрачительной быстротой. Однако мужчинам при сборах свойственно бесконечно перевязывать галстук и перекладывать из кармана в карман деньги, записные книжки, театральные билеты, словно от этого зависит их дальнейшее равновесие. Быть может, они и после смерти остаются такими же?
Двадцать пять минут — загадала она и прождала втрое больше, прежде чем Исидро возник снова. В пепельно-сером костюме он казался еще бледнее, нежели в белом саване.
— Идемте.
Глухие зловонные улочки и переулки, которыми он вел ее, были не освещены и полны скрытого движения. Должно быть, маршрут их не был прям, но убедиться в этом Лидия не могла, поскольку, стоило им выйти из дому, дон Симон забрал у нее очки. Кроме того, пока они шли, онтрижды или даже четырежды коснулся ее разума, и каждый раз она словно пробуждалась от сна уже на другой улице, в другом дворе. Вокруг шевелилась ночь, мерцали смутные огни пабов, слышалась брань на идиш, немецком и русском, худые бородатые люди толпились в дверных проемах и возле жаровень Те, что попадались навстречу, казалось, не замечали ни Лидию, ни дона Симона и тем не менее попешно уступали им дорогу.
Каждую вторую неделю Лидия отправлялась в Лондон работать в анатомичке Святого Луки, куда пропахшие карболкой и формалином фургоны доставляли тела точно таких же людей с коричневыми сломанными зубами, грязных, завшивленных, умерших от пневмонии или запущенной опухоли, — материал, на котором Лидия и ей подобные изучали с помощью ланцета сложную красоту мышц и нервов.
Впервые наблюдая этих людей живыми и в естественной среде обитания, Лидия испытала соблазн расспросить их о пище и условиях работы, что несомненно бы внесло заметный вклад в патологию. С другой стороны, она была очень рада, что находится под защитой Исидро.
Они пересекли дощатый мост. Туман был настолько густ, что снизу сквозь него почти не проглядывала вода. Сбоку проступили и канули темные очертания старинной церкви. Потом был мерзкий двор позади паба, пропахший тухлятиной и кошками. Хотя глаза уже привыкли к темноте, Лидия только и смогла увидеть, как порхнули мотыльками бледные руки, а дальше послышался лязг замка. Скрипнули петли. Исидро сказал: «Прибыли», — и они ступили в непроглядный мрак.
Чиркнула спичка, бросив шафранный свет на узкое лицо Исидро.
— Не бойтесь, крыс здесь нет. — Он зажег пару сальных свечей в двойном канделябре. Сквозь дыры в заплесневелых черных обоях виднелась кирпичная стена. — Подобно котам, они знают, кто мы такие. Знают они и о том, что хотя главная наша дичь — люди, кровь мы можем пить из любого живого существа. — Он поднял канделябр повыше. Сдвоенные тени закружились в причудливом танце. Исидро и Лидия направились к лестнице черного хода. — Антея и Эрнчестер редко спят сейчас в доме на Савой-Уок. Слишком много воспоминаний. Вообще-то она предпочитает охотиться поздней ночью, но, может бытъ, ушла к портнихе.
Пересекая зал (ободранный шелк на стенах, черные провалы дверей), Лидия снова взглянула на часы.
— Я полагала, портнихи работают по ночам только перед Рождеством…
— Одни расплачиваются деньгами, сударыня, другие — своим сном и досугом. Я, например, посещаю моего сапожника в полночь, и он всегда встречает меня с восторгом.
— Что вы ему говорите? — Лидия попробовала представить себе модистку своей тети Гарриет, принимающую клиента после семи (будь это хоть сама королева!), — и не смогла.
Исидро окинул ее взглядом светлых янтарных глаз:
— Я говорю ему, что не потерплю такой безвкусицы, как двухцветные ботинки и пуговицы, торчащие наружу. — Он остановился перед дверью. — Примерно так.
Мебели в помещении, как и в доме Исидро, было немного — и вся старая. Кровать с резным изножием стояла впритык к стене, обшитой ветхими деревянными панелями; покрывало выцвело под стать обоям на лестнице; у другой стены — платяной шкаф черного дерева, безнадежно загубленный, пятнистый, с пыльными завитками резьбы. Двери его были распахнуты. На кровати валялись нижние юбки, корсеты, чулки, огромное манто и два платья. Ни одно из них, по мнению Лидии, не годилось для путешествия, первое вышло из моды, второе было белое. Никакая нормальная женщина, будь она живой или мертвой, в поезде его носить не станет.
— Она ушла вслед за ним, — сказала Лидия, заглядывая в платяной шкаф. Там висели только вечерние платья из бархата и шелка, сильно декольтированные. Исидро вернул ей очки. Она открыла нижний ящик. Дорожной обуви там тоже не обнаружилось. — И собиралась она в спешке.
Лидия приостановилась, нахмурилась, надела очки. Зрение прояснилось, и стало заметно, что беспорядок вокруг ужасающий: из наспех задвинутых ящиков свисали рукава, шарфы, кончики платков.
— Здесь был обыск! — Исидро, незаметно улетучившийся в соседнюю комнату, возник снова. Казалось, он принюхиваегся. — Несколько дней назад сюда приходили живые. Я чувствую слабый запах их табака и крови. — Он осмотрел валяющиеся на кровати наряды. Цвет их, насколько могла Лидия различить в янтарном сиянии свечей, говорил о том, что владелица гардероба темноволоса. Все отличного качества: шведский хлопок, мелтоновская шерсть, итальянский шелк.
— Одни только ее вещи. — Рукой в серой перчатке Исидро поднял сорочку. — Его вещей нет. Мне это не нравится, мссис Эшер. — Он позволил шелку выскользнуть из пальцев. — Многие годы Эрнчестер был единственным смыслом существования Антеи. Она сильная натура, чего нельзя сказать о нем. Хрупок, как стекло.
— Может, это и было причиной? — Лидия отвлеклась от ящика, на дне которого лежали заколка слоновой кости и ножницы. Все остальное отсутствовало: гребни, щетки, зеркальца. Соседний ящик был выдвинут. Там, подобно мертвым паукам, лежали перчатки самых разных расцветок.
Исидро приподнял бровь.
Лидия продолжила с сомнением:
— Может, он от нее сбежал?
— Ища убежища за границей, в Австрийской империи? — Он обогнул угол кровати, коснулся вмятины на пыльном покрывале, и ноздри его вздрогнули вновь, улавливая тончайшие запахи. — Не думаю. Она любила его, берегла. Она была для него всем. — Он помедлил, отвернулся; лицо — бесстрастное, как и голос. — Бывает, правда, что любят и ненавидят одновременно. Это то… — Снова помедлил, поколебался — и закончил: — То, что я никогда не понимал, будучи живым. Она встретила его взгляд, но не ответила.
