Я вжался в сиденье за мгновение до того, как пуля разбила окно и пронеслась над моей головой. Второй выстрел раздался сзади — это стрелял Корявый, вероятно целясь по моим ногам, торчащим из машины. Я перевернулся на спину, ища его глазами, и тут же нашел — он стоял в двух десятках метров от меня, даже не пытаясь спрятаться за углом здания. Похоже, эти ребята даже в компьютерные стрелялки в детстве не играли…
Корявый, полностью оправдывая свое прозвище, всадил пулю в заднюю дверцу моего «Жигуля», в то время как мои ноги торчали из передней, и сейчас с любопытством смотрел на свой пистолет, бездумно дергая затвор. Меня не интересовало, в чем именно заключается его проблема… Я просто прицелился и, переведя автомат на стрельбу очередями, нажал на курок.
До сих пор мне доводилось видеть смерть лишь в кино… Здесь же мне представилась возможность не только видеть, но и слышать ее.
Грохот выстрелов, раздавшихся в замкнутом пространстве салона машины, едва не разорвал мне голову. Автомат задергался в моих руках, и я запоздало вспомнил о том, что при стрельбе ствол имеет свойство смещаться вправо и вверх, если, конечно, твои руки не привычны к могучей отдаче «Калаша»… Впрочем, даже моих скромных умений в этой области оказалось достаточно.
Я буквально изрешетил парня. Сквозь дымок пороховых газов я видел, как его отшвырнуло назад, в полете разворачивая спиной ко мне — должно быть основная часть пуль попала в плечо, и, наконец, уже безжизненное тело ничком повалилось на асфальт.
У меня не было времени на раздумья. Не было времени копаться в своей душе, и анализировать чувства, возникающие, когда впервые стреляешь в человека. С другой стороны машины меня ждал приятель Корявого…
Я повернулся на живот и поднял голову, готовый тут же нырнуть вниз, увидев направленный на меня пистолет. Сквозь не прекращающийся звон в ушах я с трудом различал крики Саши где-то поодаль, но не это интересовало меня в данный момент.
Я ожидал увидеть нацеленный на меня зрачок ствола пистолета, но вместо этого увидел спину убегающего Капы. Кажется, стрелять в спину неэтично? Наверное также неэтично, как и нападать из засады.
На этот раз я прицелился точнее, метя в его левое бедро — все равно очередь уйдет к правому плечу… Пули нагнали его, и прибавили ему скорости бега, правда, лишь на мгновения. А затем, точно также как и его напарник, Капа повалился лицом вниз, нелепо раскинув руки.
Я лег на сиденье, повернулся на спину и положил автомат на грудь. Тепло его ствола почему-то напоминало о реальности всего происходящего гораздо сильнее, нежели боль в плече, куда я по дури упер приклад, давая вторую очередь. Зря я плохо учил физику в школе — иначе знал бы и о моменте импульса, и о реактивном движении. Впрочем, неужели даже будь я профессором в области механики, целясь в человека из автомата я стал бы вычислять момент импульса приклада моего оружия? Разве что если бы я был абсолютно полоумным профессором!
В ушах звенело, плечо ныло, перед глазами плыли круги. Зато, по крайней мере, я не ранен… И уж тем более не убит, в отличие от этих двоих.
— Артем? — услышал я сквозь колокольный перезвон, — Ты жив?
Куда подевалось мое дурацкое желание выглядеть героем? Примчаться на выручку своей даме сердца, спасти ее из лап негодяев, и тут же заключить ее в объятия… А, быть может, прямо тут, неподалеку от мертвых тел злодеев, заняться с ней любовью, ведь именно так поступает большинство героев боевиков? Помнится, Чарли Шин ухитрялся делать ЭТО за рулем автомобиля, на скорости около 150 км/ч.
Сейчас мне не хотелось видеть Сашу, или кого-то еще. Просто лежать вот так, на сиденье моего верного «Жигуля», принявшего на себя пули, предназначавшиеся мне, и обнимать не девушку, а безотказный «Калашников». Какой мелочью казались все мои недавние помыслы в сравнении с тем, что я только что пережил! Близость смерти отрезвляла и заставляла по-другому смотреть на вещи. А ведь Костлявая только что прошла мимо меня, и забрала с собой этих двоих…
— Артем…
— Я здесь, — негромко отозвался я, выбираясь из машины.
Мы стояли друг напротив друга, разделенные какими-то десятками сантиметров. Я, и девушка, ради которой я затеял всю эту авантюру. Мой законный приз за пережитые треволнения, боль в плече и звон в ушах.
— Ты не ранена? — спросил я, и эти мои слова словно подкосили ее. Всхлипывая, она бросилась ко мне на шею, и обняла меня с такой силой, что мои ребра протестующе затрещали.
— Они… Я встретила их пару часов назад… Они… Они сказали, что больше никого не осталось! Что ВСЕ исчезли!
На слове «ВСЕ» Саша сделала такой акцент, что я, поневоле, вздрогнул. Для меня этот мир был местом проведения своеобразных каникул, этакого опасного сафари — для Саша же он был родным домом.
— Прости… — прошептал я, и на мои глаза навернулись слезы. Все это чушь, что мужчины не плачут, и женщины прекрасно знают об этом. Просто мы плачем очень редко — в тех случаях, когда ни слова, ни даже отборный и многозначный русский мат уже не может выразить наших чувств. Какими словами передать безграничную тоску и чувство вины перед целым миром?
Слава Богу, Саша не услышала, или не захотела услышать этого моего «прости». А если бы и услышала — вряд ли поняла бы.
— Поехали отсюда? — предложил я наугад.
— Куда? — она подняла на меня блестящие от слез глаза.
— Подальше…
Неожиданно я понял, что ехать действительно нужно как можно дальше от Медянска. От этого громадного города, полного механизмов и систем, которыми управляли исчезнувшие люди. Города, полного затаившихся опасностей.
— В какую-нибудь деревню. Куда угодно, только подальше от города.
— Ты думаешь, здесь могли остаться еще… — по ее глазам я видел, что она собиралась сказать «люди», но мельком взглянув на тело Корявого, Саша закончила фразу иначе, — Еще такие, как эти?…
«Ничтожества» — чуть не добавил я, но вовремя сдержался. О мертвых или хорошо, или никак… Особенно когда эти мертвые лежат рядом с тобой. Слишком уж это смахивает на богохульство, на вызов самому Творцу, ведь именно ему принадлежит право судить людей после их смерти. Ему, а не мне, их убийце.
— Я думаю, в городе вообще не осталось людей, — сказал я, — Я объездил большую его часть, практически с самого утра, но не встретил никого, кроме тебя, и этих двоих.
— Значит больше никого не осталось?
Да, больше никого. Только она и я — я знал это точно, вот только не мог сказать ей об этом.
— Я не могу быть уверенным в этом на все сто процентов, но… Мне так кажется…
Саша вздохнула, и я не мог понять, чего было больше в ее вздохе. Испуга от осознания своего одиночества в целом городе или, быть может, целом мире, или наоборот, облегчения.
