– Берешь шляпу? Полцены – нет проблема.
Зах совсем забыл, что все еще вертит в руках меноннитскую шляпу. Он собрался было бросить ее назад на стол, потом остановился. Шляпы у него не было, а эта неплохо укроет от солнца. Он надел шляпу – села как влитая. Дугал кивнул.
– Очень идет. Похож в ней на сбившегося с пути истинного проповедника.
И вновь эта солнечная ухмылка. Зах тоже рассмеялся. Эти ребята и впрямь могут всучить все что угодно.
По пути домой Зах остановился у прилавка с колониальными товарами, где купил несколько пригоршней смертельно острых красных перцев. Время от времени па рынке появлялись оранжевые и желтые башмачки, или хабапьерос, которые росли на родине Дугала. Считалось, что это самый острый в мире перец – в пятьдесят раз острее жалапеньо, – у них был сладкий фруктовый привкус, который так любил Зах. Но пока сойдут и луизианские перцы. Ими он перекусит потом, попивая молоко и несясь по трассам королевства хакеров.
Очевидно, в странной биохимии его тела были свои преимущества. Ему не хватало кофе, как потерянной возлюбленной, но он знал, что никто больше не мог ломать защиты на кислоте, днями кайфовать на траве и “кровавых мэри”, в которых в равных пропорциях намешаны водка, томатный сок и соус “табаско”, или пригоршнями грызть испанский стручковый перец, даже не ободрав языка или не заработав ожог желудка.
Пройдя по Мэдисон, он заглянул в почтовый ящик – два каталога, один из “Беспредел Анлимитед”, где предлагали книги о том, как приобрести поддельные удостоверения личности или обездвижить танки и о прочих полезных вещах, и один от “Чем острей, тем лучше”, посвященный самым огненным соусам, приправам и пряностям, какие только известны человечеству. Каталоги вместе с новой стильной шляпой он свалил у кровати, чтобы полистать на досуге. Пальцы у него чесались – пора постучать по клавишам.
Но сперва, вынув антинаркотическую брошюру, он достал пакет с травой, приклеенный между ее страницами. Плотные зеленые шишки, упакованные так, чтобы были почти плоскими, украшенные, тончайшими рыжими волосками, которые складывались в слово С-И-Л-А. Запустив нос в мешок, Зах глубоко вдохнул. Сам запах был пьянящим – травянистым и сосновым. То, что так хорошо пахнет,-просто не может быть законным.
Он накрошил немного на первый подвернувшийся под руку листок бумаги, убрав пару зерен, отложил их, чтобы потом выбросить в поле, набил траву в черную ониксовую трубку и зажег ее. Сладкий дым закружился в легких, послал зеленые завитки ему в кровь, распустил узлы в мозгу.
Аааххххх.
Пора работать.
Щелчком открыв коробку, он воткнул в телефон модемную вилку и набрал код потайной эхи, местной пиратской доски объявлений, известной как “Мутанет”. Эха была местом, где обменивались информацией хакеры всех мастей, телефонные маньяки и всевозможные безумцы от компьютеров. Зах обнаружил ее существование, написав программу, которая набирала все телефоны в коде района и составляла список тех, где отвечал модем. Через некоторое время, потраченное на определение того, какие номера ведут к доскам объявлений и эхам – и какие еще могут быть полезны, – он вышел на “Мутанет”, а сочетание нахальства, черного юмора и демонстрации способностей открыло ему доступ в этот закрытый клуб.
Его ожидали всевозможная работа и множество запущенных проектов: счета кредитных карточек, с которых следовало срезать пенни, будто тончайшие ломтики салями, банковские балансы, которые следовало подправить, списки телефонных кодов, которые нужно добыть для последующей продажи. Недавно он написал программку, которая ломала систему закодированных паролей штаб-квартиры полиции штата, и тешил себя мыслью, не потереть ли досье на всех попавшихся на наркотиках, кого только удастся найти.
Но прямо сейчас больше хотелось просто поболтаться в “Мутанет”. Он не знал, что его на это толкнуло – обычно рабочую сессию он с такого не начинал, – но он так и не смог потом решить, каких богов ему за это благодарить. Потому что пиратская эха была, возможно, единственным, что его спасло.
Возник логотип системы, одновременно экран заполнили предостережения, увещевания, призывы и грозные заявления, потом – предупреждение. Зах ввел свой ник в “Мутанет” (ЛУ-ЦИО) и свой нынешний пароль (МНЗСНЗ). И вот он уже вошел.
Компьютерная доска объявлений во многом похожа на обычную: сюда можно помещать тексты, прочесть и ответить на которые могут все и каждый, или можно вложить сообщение в так сказать конверт – только для глаз адресата. Но это лучше, чем реальная доска объявлений, поскольку тут никто не может изуродовать твое сообщение или заглянуть в твой конверт – кроме сисопа, который обычно не утруждался.
Заха ждало сообщение от даровитого фономаньяка по имени Зомби, который подарил ему несколько номеров кредитных карточек, хозяева которых недавно отошли в мир иной. Скорбящим родственникам обычно не приходит в голову сразу же уведомить компанию, а тем временем номера оказываются легкой добычей. Может, его ждет столь же ловкая афера?
Он скачал почту и уселся поудобнее в кресле. Экран заполнило сообщение, мигая, будто неоновая вывеска стрип-клуба на улице Бурбон, пульсируя, как вена на разгоряченном виске джанки:
ЛУЦИО. ТЕБЕ СЕЛИ НА ХВОСТ. ОНИ ЗНАЮТ, КТО ТЫ.
ОНИ ЗНАЮТ, ГДЕ ТЫ. БЕГИ.
В медленном “Грейхаунде” было жарко и почти пусто. Пахло в автобусе дымом и потом – запах усталости, запах конца пути с привкусом чего-то экзотически приторного, что просачивалось в ноздри, как опиумный дым. Вероятно, все дело было в ядреной дезинфекции, которой от души поливали туалет в хвосте автобуса, но для Тревора это был запах путешествия, запах приключений. Сладковатая вонь была ему столь же привычна, как запах собственной кожи. Добрую часть последних семи лет он провел в автобусах “Грейхаунд” или в ожидании их в тихом спокойном отчаянии тысяч гулких, как пещеры, автовокзалов.
За окном тянулась Каролина – по-летнему зеленая, потом закатно-голубая, потом все более темная, дымно-фиолетовая. Когда ему переставало хватать падающего от окна света умирающего солнца, он включал маленькую лампочку над креслом и продолжал рисовать. Рука двигалась в ритме мелодии с кассеты Чарли Паркера в плейере. Время от времени он поднимал голову и выглядывал в окно. Машины с зажженными фарами неслись на него бесконечным слепящим потоком. Вскоре стемнело настолько, что, поднимая глаза, он видел лишь собственное, с пустотами..глаз, отражение в стекле.
Стоило Тревору зажечь свет, толстый работяга на сиденье перед ним испустил протяжный вздох. Тревор непроизвольно заметил, как мужик елозит в кресле, натягивает пониже на глаза бейсболку, как от его тела идет резкая затхлая вонь дешевого пива и человеческой грязи. Наконец работяга окончательно повернулся и уставился на Тревора поверх спинки кресла. Голова работяги, словно у него совсем не было шеи, плотно сидела на широких плечах и потому напоминала поставленную на стену кружку. Влажные шрамы и угри придавали ему вид прокаженного. С равным успехом ему могло быть и девятнадцать, и сорок.
