Беспокойно шаркнули форменные туфли Эддена:
—Кто-нибудь, проверьте туалет.
Меня вопреки теплу от линии пронизало холодом, я крепче прижала к себе фокус и начертила еще три круга, пересекающиеся друг с другом и образующих четыре отсека. Я плакала, но это было не важно. Я оказалась внутри кругов. Внутри.
—Морган, — позвал Трент усталым голосом, согнувшись и обнаружив меня. — Все кончено, можете выходить из своего пузыря.
Я не ответила. У меня пальцы гудели силой, и я достала из сумки свечи, купленные надень рождения.
Бог, за что? Какого черта я тебе сделала?
У Трента лицо побелело и он сел на пол, когда полились из меня латинские слова и я зажгла свечи. Сперва белая, потом черная, и наконец желтая — желтая, как моя аура и представляющая ее. Серой у меня не было, поэтому я поставила еще одну черную в середине, уверенная, что магия получится, потому что душа у меня чернее греха. Эту я зажигать не стала. Она загорится, когда будет сплетено проклятие и судьба моя станет неотвратимой.
Квен попытался поднять Трента, не получилось — тогда он нагнулся сам.
—Храни нас Бахус! — прошептал Квен, поняв, что я делаю.
Фокус более не имел защитника, и все знают, что он у меня. Отдать его Пискари я не могу — сдох, сукин сын! Значит, надо избавиться от него иным способом. Только из-за того, что я так напартачила, нет смысла ввергать в тотальную войну то, что осталось от мира. Какая разница, черна моя душа или нет, если нет больше в мире ни любви, ни понимания, никого, с кем разделить мою жизнь. Так пусть оно все уйдет, прекратится. А что я вряд ли выживу после этого, так тем лучше.
Эдден согнулся пополам, выругался, когда обнаружил, что черное мерцание между нами — реально. Из коридора донесся протестующий голос миссис Саронг, все дальше и дальше, потому что ее уводили прочь.
—Что она делает? — спросил Эдден. — Рэйчел, что ты там делаешь?
Самоубиваюсь, вот что.
В оцепенении я поставила фокус на точку, сама встала на другую. Третий отсек, куда ляжет мой локон, был пока пуст! Я была в круге, символ связи мне не был нужен. В груди стеснилось дыхание, я собрала всю волю в кулак. Тело Дженкса лежало вне круга. Айви под зеркалом. Кистей мертв. И нет у меня причин не делать того, что делаю. Совсем нет. Суток не прошло, как Пискари вышел из тюрьмы, а он вырвал у меня все, что мне дорого. Неплохой результат. Наверное, он сильнее на меня злился, чем я думала.
— Рэйчел! — рявкнул Эдден, перекрывая распевы работников «скорой», выталкивающих сотрудников ФВБ из комнаты. — Что ты там делаешь?
— Она избавляется от фокуса, — сдавленным голосом ответил Квен.
—Так почему она этого сразу не сделала? — спросил Эдден несколько раздраженно. — Рэйчел, вылезай оттуда!
Голос Квена прозвучал без интонаций:
—Потому что для этого нужно демонское проклятие.
Эдден на секунду замолк, и я вздрогнула, когда его кулак врезался в защитный пузырь.
—Рэйчел! — воскликнул он и выругался, снова врезав в пузырь кулаком. — Вылезай! Немедленно!
Но я не могла остановиться — да и не хотела. Чуть не забыв, я коснулась пальцем кровоточащей шеи и кровью начертила некую фигуру на незажженной черной свече. До сих пор не знаю, что означает эта фигура, и теперь не узнаю уже никогда. Тишина ударила меня болью — это реаниматоры, склонившиеся над Айви, замолчали, опустив головы, и медленно отложили свое имущество.
Брызнули слезы, и я разозлилась, тронула переплетенные круги, желая наполнить их энергией. Даже не пришлось использовать слово запуска — хватило одного желания.
Эдден снова выругался, когда вокруг меня поднялись загрязненные пузыри, и я подумала, знает ли он, что золотые дуги на пересечении кругов — это вот так моя аура должна была бы выглядеть.
—Это ее убьет? — шепотом спросил Трент.
Вот и выясним, пришла мне в голову едкая мысль, потому что я не верила в свою способность удержать силу демонского проклятия. А когда меня убьют — а ведь убьют за применение демонской магии в общественном здании в присутствии достойных доверия свидетелей — сила проклятия уйдет вместе со мной. И проблема решена.
Только еще каким-то маленьким кусочком своей личности я хотела жить.
Черт побери, надежда — суровый бог.
Пальцы все еще дрожали, и я, встав в своем тесном отсеке на колени, сцепила руки, усилием воли возвращая в память ключевые слова. Они пришли. И я, резко выдохнув, произнесла:
—Animum recipere.
Квен зашипел на вдохе и оттянул Трента от круга.
Сила проклятия хлынула в меня, теплая как солнце. Я сжалась, окутанная запахом жженого янтаря, горько-сладким, как темный шоколад. Приятный на ощупь. Сладкий на вкус. И мысли мои взвыли в отчаянии — во что я превратилась, черт меня побери?
Стиснув зубы, я встала под столом на колени, невидящий взгляд задран вверх, дыхание остановилось от ощущения. Хорошего ощущения, и это было плохо. Мощь созидания вышла из фокуса и вошла в меня, знакомая и желанная. Она пела, она манила, она шептала мне прямо в мозг о наслаждении погони, о радости поимки, об удовлетворении убийства. Жажда господства зашевелилась во мне. Я вспомнила ощущение земли под лапами, запах времени в ноздрях, они наполняли мои воспоминания, заставляя желать еще и еще.
И на этот раз я не отвергла их, а приняла.
—Non sum qualis eram, — сказала я с горечью, злые слезы струились из-под закрытых век. Я возьму в себя проклятие, я удержу его. И этим кончится все. Не было причин, чтобы случилось иначе.
Я ощутила, как погасла белая свеча, открыла глаза и увидела синюю струйку дыма, показывающую мне утерянный путь в вечность. Свечку с защитным словом я ставила, но его не хватит. Меня ничто не могло защитить. Фокус опустел, и проклятие было во мне, билось вторым сердцем, вползало через ауру и застилало зрение. Я ощущала его как новое сознание, близнец моего. Но это было еще не все — надо было магию запечатать.
Меня заполнил бешеный порыв к бегству, рожденный проклятием. Скрипя зубами, я заставила себя остаться на месте, сковав второе сознание своей волей. Но оно сопротивлялось, проникало глубже, хоть я и закрывалась, старалась не допустить его. Не сводя глаз с черной свечи, я заставляла его выйти наверх. А его жажда бегства становилась сильнее, руки у меня неудержимо дрожали.
Склоненная голова метнулась к золотой свече. Она запечатает проклятие во мне так, что ему уже не отцепиться. Свеча затрепетала на ветру, который ощущала только я, а потом, нежно и неожиданно, как прикосновение бабочки к щеке, погасла — и вспыхнула последняя черная свеча. Проклятие сплелось заново.
