Что же я видела? Что я сделала?
Пискари шагнул ко мне, я отшатнулась назад. Не верю! Я отдала фокус — за что? Кистена больше нет. У меня подступили слезы.
Бог мой, Кистена больше нет! И я при этом была.
Пискари протянул руку, я хотела блокировать, но он поймал меня за запястье. Страхом свело диафрагму, я застыла. Вся комната будто шевельнулась в едином вдохе, а Пискари втянул в себя воздух, принюхиваясь ко мне. Наслаждаясь ароматом страха.
—Ты сильнее, чем мне пыталась внушить Айви, — сказал он тихо, почти задумчиво. — Понимаю, почему она так на тебе зациклилась. От тебя могла бы быть польза, раз ты сумела уйти невредимой оттуда, где один неживой вампир встретил свой конец, а другой еле сумел спастись.
Я отдернулась прочь, отчаянным взглядом нашла Эддена. Тяжесть налила мышцы спины, я подалась назад. Там был другой вампир? Не помню, но приходится верить. Что же я сделала с собой? И зачем?
—А может быть... может быть, ты слишком опасна, чтобы дать тебе и дальше разгуливать на свободе. Пора, наверное, тебя раздавить.
Ничего не соображая, я не шевельнулась, пока золотистая рука Пискари не сомкнулась у меня на горле.
—Нет! — заорала я, но было поздно — слово забулькало у меня в глотке. Запылал в крови адреналин, я задергалась. Пискари тыльной стороной руки, обманчиво-медленным и небрежным движением отмахнулся от Дженкса — пикси впечатался в стенку и упал на пол.
Боже мой, Дженкс!
—Я же тебе дала фокус! — просипела я, пальцами ног нащупывая пол, потому что он меня поднял. — Ты обещал меня не трогать!
Он подтащил меня ближе:
—Ты меня в тюрьму посадила. — Его дыхание разило кровью и жженым янтарем. — Я обещал, что сохраню тебе жизнь, но я тебе задолжал много боли. Ты смерти только желать будешь.
Он предупреждающе выставил руку, увидев движение Квена — и эльф остановился.
Меня пробрало ужасом. Это невозможно!
— Я тебе жизнь спасла! — прохрипела я, когда он чуть приотпустил пальцы, чтобы слышать мою мольбу. — Я могла бы дать Алу тебя убить!
— Твоя ошибка. — Он улыбнулся глазами черными, как смертный грех. — Пока, Рэйчел. Пришла тебе пора начать новую жизнь.
— Нет! — крикнула я и зачерпнула из линии, толкнула энергию в него, но было поздно. Прижав меня к своей груди, Пискари бешено всадил в меня зубы.
Я чуть не оглохла от собственного крика ужаса. Сердце колотилось, будто хотело выскочить наружу, но мышцы ослабели сразу. Потекла потоком боль, не давая двинуться — это была пытка. Хриплыми толчками вырывалось дыхание, и все быстрее уходила в Пискари моя кровь.
Быстрой водой накатилась темная тень, но Пискари, не отрываясь от меня, ударил Квена наотмашь, и тот отлетел с болезненным стоном.
Убей нас, подумала я, желая, чтобы Квен разнес нас обоих к чертям шаром безвременья. Как могло так получиться? Не должно быть такого. Не может быть такого!
—Пискари! — раздался молящий голос Айви, и у меня сердце екнуло от прозвучавшего в ее голосе чувства. — Отпусти ее! — крикнула она, и я увидела, как тонкая рука взяла вампира за плечо, стиснула яростно. — Ты обещал! Ты обещал, что не тронешь ее, если я к тебе приду!
Я застонала, когда он отклонился, разорвав мне клыками шею. Я не могла... не могла шевельнуться!
— Поздно, — ответил Пискари, и я повисла в его руках, беспомощная. — Это необходимо сделать.
— Ты сказал, что ты ее не тронешь.
Голос Айви был тяжелым и серым, как утренний туман. Пискари держал меня стоймя, прижимая к себе рукой.
— Ты была неосторожна, — сказал он просто. — В последний раз я за тобой подчищаю концы. Тебе следовало привязать ее еще тогда, когда я тебе сказал. По справедливости, я должен ее убить. Неукрощенных зверей следует уничтожать.
— Рэйчел меня никогда не тронута бы, — прошептала Айви, и я попыталась заговорить, чувствуя, как сердце разрывается. Сделала вдох. Увидела, как наползает серость, застилая зрение. Я уходила и не могла зацепиться.
— Нет, девочка моя Айви. — Лицо Пискари смягчилось, он наклонился через меня и погладил Айви по щеке с фальшивой любовью, оставив кровавый след. В углу плакала Стриж, добавляя гротеска в фарс. — Они манят нас и ведут к гибели. Я убью ее для тебя, ибо, если я не сделаю этого, я только мучил бы тебя ею, а я уже достаточно тебя мучил. Это мой дар тебе, Айви, а она ничего не почувствует. Обещаю тебе.
Он наклонился ко мне, стал слизывать текущую кровь, постанывая от наслаждения, и Айви двинулась к нему с ужасом на лице, остановилась рядом, борясь с собой, с тем, что внушалось ей всю жизнь. Слезы наполнили ее глаза, пролились наружу. У меня тоже все перед глазами поплыло, но я видела, как она взяла Пискари за плечо.
— Нет, — сказала она, когда он еще раз собрался вонзить в меня зубы, но это был шепот. — Нет, — повторила она громче, и меня осветило надеждой. Пискари остановился, схватил меня крепче.
—Нет! — крикнула Айви. — Я тебе не дам ее убить!
Отступив на шаг, она с разворота ударила Пискари ногой в голову.
Но удар не попал в цель. Пискари зашипел, бросил меня бесформенной грудой между ними. Я хрипло дышала, ощупывая пальцами шею. Он меня укусил. Голова кружится, слабость. Насколько? Насколько сильно?
—Да, девочка? — спросил где-то надо мной старый вампир.
—Нет, — повторила Айви.
Дрожащий голос звучал решительно, но страх в нем слышала даже я.
—Нет? — ласково сказал Пискари, а я попыталась оттолкнуться, отползти, не быть между ними. — У тебя сил не хватит меня одолеть.
Сердце колотилось, я кое-как нащупала стену, царапая ее бессильными пальцами, смогла сесть, прислониться к ней спиной. Тела Ли под зеркалом больше не было, и увидела, что Трент оттащил его к двери, накрыв фраком как одеялом. Ли жив?
Стоя в промежутке между столом и зеркалом, Айви встала в боевую стойку.
—Тогда я погибну и убью тебя сама. Она моя подруга, и ты ее не тронешь.
Удовлетворенная улыбка заиграла на лице старика.
—Айви, — заворковал он, — моя хорошая Айви. Наконец-то ты бросаешь мне вызов. Иди сюда, рыбка моя. Пора тебе выплыть из камышей и плавать как хищнице — ведь ты же хищница и есть.
Нет, подумала я в ужасе, поняв, что все это — ужас, страдания, мука — все это было только чтобы заставить Айви встать против него, наконец-то осуществив его мечту—увидеть в ней равную себе.
—Это будет больно, как солнце, — предупредил Пискари, раскрывая ей объятия, и она отшатнулась, побледнев. — Сладка мне будет твоя последняя кровь.
