А Кейт?
Да, у нас общая каюта. Мы отлично уживаемся, и – да, я так думаю – эти отношения надолго. Иногда она злится на меня, когда я раздражаюсь. Зеленые глаза горят лазерами, и она грозится выбросить меня за борт. Но через десять минут мы оба опять смеемся и чаще всего выкраиваем часок-другой, чтобы уединиться в каюте. И когда мы там не наслаждаемся телами друг друга, Кейт придумывает что-нибудь дельное по организации быта группы или обновлению архива, который так тщательно собирал Стивен.
И знаете что? Каюта выглядит почти по-домашнему. Малышка Ли лепит на стены свои рисунки с улыбающимися рожицами и большими лучистыми солнцами. А рядом я прикрепил фотографии из бумажника Стивена. У них на обратной стороне бурые отпечатки пальцев – когда Стивен брал их окровавленными руками. И вы правы – действительно, не проходит дня, чтобы я о нем не думал. Особенно когда вижу фотографию, на которой ему четырнадцать, а мне восемь. Мы держим рожки с мороженым, как микрофоны, широко раскрыв рты, свободная рука взнесена в воздух, будто мы поем какую-нибудь отвязную рок-песню.
Первые недели, когда я смотрел на эти фотографии на стене, у меня к горлу подкатывал ком. Глаза щипало. А потом это прошло. Я знал, что уложил память о Стивене где-то у себя в душе. Да, конечно, его тело, зашитое в саван, бросили в кровавые воды. Но он не весь умер и исчез. Часть его души, или духа, или назовите как хотите, часть его вплавилась в мою душу. И потому я ощущаю себя цельным. И теперь, глядя на эти фотографии, я не грущу. Наоборот, я улыбаюсь невольно.
Июль
Недавно перестал падать снег. Небо очистилось. Сегодня утром впервые за много месяцев показалось солнце.
Мы с Кейт взяли надувную лодку, завели подвесной мотор и поплыли на восток, петляя среди разрушенных зданий, которых все больше и больше – вода стала отступать.
Большой корабль остался на якоре посреди озера пресной воды. И она сейчас выглядит как добрая старая вода. Красные окислы, придававшие ей цвет крови, осели на дно русла, и вода чиста, как стекло.
Через двадцать минут я заметил сушу прямо перед нами. Просто куча грязи, оставленная отступающей водой.
– Зачем туда приставать? – спросила Кейт. – Там же ничего нет.
– Есть кое-что… кое-что есть.
Я не знал, что там, но меня кольнуло предчувствие. Я знал, что туда надо подойти.
Что-то особое? Что-то волшебное?
Я не знал, но шел туда, будто меня позвали по имени.
Я выскочил из лодки на подсыхающий берег. Кейт за мной.
Остановиться я не мог. Я слышал зов. Сердце колотилось, кровь гудела в ушах.
Возбуждение просыпалось в теле, как пробивающееся сквозь бурю солнце. Вот-вот оно прорвется и разгонит тьму величественной вспышкой света.
Земля передо мной круто поднималась, и что там за гребнем – я не знал.
И я побежал вперед. Я должен увидеть, что там!
Ноги оскользались на жирном иле – перегное растений, животных, людей.
Я дошел до края кручи. И встал, пытаясь отдышаться, оглядывая возникший из потопа остров.
– Что там такое? – тяжело дыша, спросила Кейт, выбираясь на обрыв. – Что ты увидел?
Я ничего не сказал. Не мог.
А только протянул руку и помог ей вылезти.
Я глядел в лицо Кейт. У нее округлились глаза, и вдруг лицо озарилось улыбкой.
– Цветы! Рик… здесь же все в цветах!
И мы, рука в руке, пошли по зеленому лугу, а он был и золотым, и красным, и белым от одуванчиков, маков и тимьяна.
Это было начало.
