Его внимание привлек особенно яркий красный свет. Оказалось, что это светятся цифры на каком-то металлическом сооружении, выдвигающемся из консоли. Оно походило на кресло, хотя всякий, кто пожелал бы в него присесть, явно не счел бы его особенно удобным, по крайней мере для человеческой фигуры, содрогнувшись, подумал Трент.
Цифры под стеклом прорисовывались на одном из подлокотников изогнутого кресла – если это было кресло, – и они менялись:
72. 34.18, через секунду уже:
72. 34.17, а затем:
72. 34.16.
Трент взглянул на свои наручные часы с секундной стрелкой и убедился, что глаза его не обманывают. Кресло могло быть креслом, а может быть, и чем-то другим, однако цифры под стеклом, несомненно, были дискретными часами, причем отсчет времени велся в обратную сторону. Говоря точнее, они отсчитывали время, остававшееся до какого-то момента. А что случится, когда на циферблате цифры перепрыгнут в конце концов с 00.00.01 и покажут 00.00.00?
То есть примерно через трое суток.
Трент почти не сомневался в том, что тогда будет. Всякий американский мальчик знает, что случается, когда стрелки часов, на которых отсчет ведется в обратную сторону, наконец достигают нуля, – это будет или взрыв, или старт космического корабля.
В то же время он подумал, что здесь слишком много оборудования, слишком много приборов для обычного взрывного устройства. Что-то явно проникло в дом, пока они находились в Англии. Возможно, какая-нибудь спора, которая летала в космическом пространстве в течение миллиарда лет, попала в поле тяготения Земли. Пролетела через атмосферу подобно зонтичному семени одуванчика, захваченному легким бризом, и опустилась наконец через дымовую трубу в дом семьи Брэдбери в Титусвилле, штат Индиана.
Конечно, могло произойти и что-то совсем иное, но мысль о космических спорах особенно понравилась Тренту, и хотя он был старшим из детей Брэдбери, он все еще был достаточно молод и мог спать крепким сном, съев в девять часов порцию пиццы пепперони, и был совершенно уверен в собственной проницательности н интуиции. В конце концов, это не так важно, правда? Имеет значение то, что действительно происходит.
Что должно произойти.
Когда Трент на этот раз вышел из винного погреба, он не только запер висячий замок, но и забрал с собой ключ.
***
На званом ужине для преподавателей, приглашенных Лью, случилось нечто ужасное. Это произошло в четверть девятого, всего лишь через сорок пять минут после того, как пришли первые гости. Трент с Лори потом слышали, как Лью кричал на их мать за то, что она не проявила уважение к нему – с самого начала ужина глупо вела себя. Подожди она до десяти вечера, и в гостиной было бы с полсотни гостей, да и не только там, но и в столовой, кухне и второй гостиной.
– Что случилось с тобой, черт побери?! – услышали Трент с Лори, и Трент почувствовал, как рука сестры заползла в его ладонь, словно маленькая холодная мышка, и крепко сжал ее. – Неужели ты не понимаешь, что люди станут говорить об этом? Неужели ты не знаешь, что сотрудники факультета все обсасывают в своих разговорах? Боже мой, Кэтрин, хуже ты просто ничего не могла сделать!
Единственным ответом их матери были тихие, беспомощные рыдания, и на мгновение Трента охватила ужасная, безудержная вспышка ярости. Зачем она вообще вышла за него замуж?! Неужели она заслуживает такого обращения, даже если совершила глупость?
Испытывая глубокий стыд по поводу собственных мыслей, он укрыл их в самом дальнем уголке своего сознания и повернулся к Лори. С ужасом увидел, что по ее щекам текут слезы, и безмолвная печаль в ее глазах словно ножом пронзила его сердце.
– Ничего себе вечеринка, правда? – прошептала она, вытирая щеки ладонями.
– Точно, Килька, – сказал он и обнял девочку, чтобы та могла плакать ему в плечо незаметно для других. – Она займет достойное место среди десяти самых важных событий этого года, можешь не сомневаться.
***
Оказалось, что Кэтрин Эванс (которой никогда так отчаянно не хотелось снова стать Кэтрин Брэдбери) обманывала всех. У нее была ужасная мигрень не один или два дня, а последние две недели. За это время она почти ничего не ела, похудела на пятнадцать фунтов. И когда она поднесла поднос с закусками Стивену Кратчмеру, декану исторического факультета, и его жене, все поплыло у нее перед глазами, мир померк перед ней. И она беспомощно рухнула на пол, обрызгав дорогое платье от Нормы Камали, купленное миссис Кратчмер именно для этого ужина.
Брайан с Лиссой услышали шум и сползли по лестнице в своих пижамах, чтобы посмотреть, что там происходит, хотя им обоим – по правде говоря, всем четверым детям Брэдбери – отчим строжайше запретил спускаться с верхнего этажа после начала вечеринки.
– Университетские преподаватели не любят, когда на таких ужинах присутствуют дети, – резко бросил им Лью сегодня днем. – Это создает не то впечатление.
Когда они увидели свою мать лежащей на полу в окружении стоящих на коленях обеспокоенных гостей (среди них не было только миссис Кратчмер, которая побежала на кухню, чтобы замыть холодной водой жирные пятна на платье, прежде чем они впитаются в ткань), они забыли о суровом приказе своего отчима и кинулись к матери. Лисса плакала, Брайан вовсе рыдал. По дороге Лисса ухитрилась ударить по левой почке руководителя группы азиатских исследований. Брайан, который был на два года старше и на тридцать фунтов тяжелее, сумел добиться большего: он так толкнул профессора-англичанку, упитанную даму в розовом платье и модных вечерних туфлях с загнутыми носками, что она села прямо в камин. Потрясенная, вся в серо-черной золе, она долго не могла выбраться оттуда.
– Ма! Мама! – кричал Брайан и тормошил бывшую Кэтрин Брэдбери. – Мамочка! Проснись!
Миссис Эванс шевельнулась и застонала.
– Убирайтесь наверх, – холодно сказал Лью. – Оба.
Когда они не проявили желания повиноваться, Лью сжал плечо Лиссы с такой силой, что она взвизгнула от боли. Его глаза сверкали на смертельно побледневшем лице, только на щеках выступили красные пятна, яркие, как румяна, купленные в дешевом магазине.
– Я займусь этим, – прошипел он сквозь так сильно стиснутые зубы, что они не разжались даже для того, чтобы говорить. – Вместе со своим братом немедленно убирайся наверх…
– Прочь руки от нее, сукин ты сын, – отчетливо произнес Трент.
Лью и все, кто пришел достаточно рано и стал свидетелем этого развлечения, повернули головы к проходу между гостиной и коридором. Там плечом к плечу стояли Трент и Лори. Трент был бледен, как и его отчим, но лицо его выглядело спокойным и решительным.
Здесь присутствовали люди – их было, правда, не много, – которые были знакомые первым мужем Кэтрин Эванс, и позднее единодушно признали, что сходство между отцом и сыном было поразительным. Им даже показалось, что Билл Брэдбери восстал из мертвых, чтобы выступить против своего чрезмерно раздражительного заместителя.
– Я требую, чтобы вы вернулись наверх, – проговорил Лью.
– Все четверо. Происходящее здесь вас не касается. Ничуть не касается.
В комнату вошла миссис Кратчмер. Грудь ее платья от Нормы Камали была влажной, но достаточно чистой.
– Уберите свою руку от Лиссы, – потребовал Трент.
– И оставьте в покое нашу маму, – добавила Лори.
Миссис Эванс теперь удалось сесть. Она держалась руками за голову, ошеломленно оглядываясь по сторонам. В голове, казалось, что-то лопнуло, как воздушный шарик, боль тут же прошла, но она осталась слабой и потерявшей ориентацию. Зато тот кошмар, который она терпела последние две недели, миновал. Она понимала, что сделала что-то ужасное, поставила Лью в неловкое положение, может быть, даже опозорила его, но в данный момент она испытывала лишь облегчение оттого, что боль отпустила ее. Стыд придет позже. А сейчас она хотела лишь одного – подняться наверх – очень медленно – и лечь в постель.
