Но мальчик ее учит:
— Это «Партита», то есть прощание при отъезде.
Партите — по латыни значит уезжать. Запомни это, Приблудная Птичка. И бабушка играет это потому, что подходит мое время, и скоро я должен буду уехать из Войланда.
Девочка снова соглашается и крепко сжимает его руку.
Эндрис думал: «А теперь Ян сидел у фисгармонии, играл Баха, играл «Партиту». Играл ее для бабушки, потому что пришло ее время и она должна была уйти из Войланда».
— Бабушка, — шептал он, — наша славная бабушка.
— Она поручила мне передать тебе: ты должен взять Войланд, — сказал Ян.
Эндрис поднялся.
— Я должен Это сделать? Но ведь поместье принадлежит капитану… Как его звать?
— Да, — ответил Ян, — Войланд принадлежит ему, но тот, думаю, охотно от него откажется. Он не очень хорошо себя чувствует на нижне-рейнских лугах, не умеет ладить с людьми. Он хотел бы вернуться в свои горы в Альгей.
— А она? — спросил Эндрис. — Она?
Ян поднялся.
— Она?.. Твоя д… его жена? Похоже, что и ее больше тянет в горы. Думаю, у нее мало наследственности от матери, больше от… Бабушка это знала. Это ее очень печалило, но она скрывала. Никогда не была к ней так сурова, как к нам. Пыталась искупить свою вину перед тобой. Я говорил с ними. Если ты хочешь Войланд, он — твой.
Эндрис произнес, растягивая слова:
— Войланд… Это — королевство.
Ян засмеялся.
— Ты смотришь на него детскими глазами. Это замок и поместье, каких много. Ты богат. Ты сам не знаешь, как ты богат: ты можешь купить семь Войландов.
Эндрис не ответил. Он сидел тихий и отрешенный.
Ян подошел к нему, погладил по волосам, по лбу, по щеке — так, как делала некогда бабушка.
— Скоро в Войланде — весна, — сказал он. — Уже цветет верба. Выпускай соколов. Войланд ждет тебя: ты — его господин. Ты — наследник Цюльпиха, центграф Кранебурга на Рейне.
— Я ли? — спросил Эндрис. — С какого времени?
— Ты этого не знаешь? — воскликнул Ян.
— Бабушка не хотела оставлять за тобой титул, после того как… случилось то самое… Когда же ты превратился в мужчину, то сделался по документам и сословным книгам тем, чем был твой отец. Поэтому принимай свое наследство.
— Бабушка умерла, — медленно сказал Эндрис, — нет больше госпожи в Войланде. Я буду очень одиноким.
— Нет, Приблудная Птичка, — воскликнул Ян. — не будешь! У сестры Розы-Марии от тебя ребенок…
Эндрис резко его перебил:
— От меня? Или от тебя?
Ян пожал плечами.
— Так или иначе — кто может знать? От меня или от тебя — разве это не одно и то же? Это наш ребенок. В нем течет войландская кровь. Узаконь ребенка или усынови его — путей для этого достаточно. Пусть он растет в Войланде, научи его пасти гусей и травить цапель.
— А ты, Ян? — спросил он. — Останешься ли ты со мной в Войланде?
Кузен колебался только одну секунду, но Эндрис заметил это.
— Ну, — настаивал он, — останешься?
— Конечно, — ответил Ян. — Разве я не вассал Войланда?
Эндрис вздохнул, затем рассмеялся. Он знает кузена. Тот будет приезжать и уезжать, никогда не изменится. Он всегда — сам себе господин.
— Я кое-что привез из Войланда, — сказал Ян. — Бабушка дала мне это для тебя. Лучшее и любимейшее, чем она владела: соколиный кубок мастера Ямнитцера.
Эндрис удивился.
— Кубок? — сказал он медленно. — Кто же будет из него пить? Это ведь брачный кубок, ты знаешь? Мы оба пили из него, ты и я. Тогда я считала себя твоей невестой. Скажи, ты бы остался, если бы я к тебе пришла в ту ночь?
Ян пожал плечами.
— Может быть, да… Может быть, нет… Я этого не знаю.
Он провел рукой по лбу. Голос его прозвучал мечтательно.
— Приблудная Птичка, брось эти старые истории. Моя вина или твоя — мы не можем ничего переменить. А любовь — чем она горячей, тем больше она жжет и мучит. Несчастные мы люди, мужчины и женщины, половинные существа. Мы должны быть пиявками или лунными людьми. Тогда, быть может, стоило бы жить любовью.
Из глаз его лился какой-то свет, судорога играла вокруг губ. Эндрис хорошо знал эту смесь серьезности и легкой насмешки. Так он выглядел и мальчиком, когда рассказывал свои сказки.
— А что тогда, Ян, что тогда? — спрашивал Эндрис.
Ответ нашелся легко:
— О, тогда все было бы хорошо. Мы были бы в высшей степени совершенны. Они, пиявки, — одновременно мужчины и женщины. Помнишь ли ты, Приблудная Птичка, как хорошо они впились в тебя. Пиявки — мудрые созданья. Они ничего не знают ни о телефоне, ни о радио, ни об автомобилях, ни об аэроплане, но в любви они далеко превосходят нас. Они овладевают как мужчины и отдаются как женщины — в одно и то же время и с двойной страстью. Точно так же поступают и лунные люди. Их выдумал Платон и описал в «Пире». Подумай только, Приблудная Птичка, если бы мы были лунными людьми…
Эндрис легко вздохнул.
— И что тогда? Что тогда? — повторял он.
Ян вскочил. Его голос зазвучал совсем иначе — звонко и сильно, как свист плети:
— Поедем вместе в Войланд, Приблудная Птичка. Выпускай своих соколов.
Ascidia — род морского червя (лат.)
О сенсационных опытах русского профессора И. И. Иванова по скрещиванию человека и обезьян с помощью искусственного оплодотворения см.: Файман Г. Дневник доктора Борменталя, или Как это было на самом деле//Искусство кино. 1991. N 7-10.
Непереводимая игра слов: Bach — ручей.
Симбиоз — Сожительство, в данном случае — сращение тканей разнородных организмов.
По-немецки скорбь — Kummernis.
Да будет в нынешний день честь и слава и слава доктору Гелле Рейтлингер! Заходите, гости, один за другим и изумляйтесь великому чуду! (нем.)
Ты подарил нам «мировые загадки», но и ты ни о чем подобном не помышлял! (нем.)
В действительности же Пантеон («храм всех богов»), воздвигнутый в 27 г. до н. э. Марком Випсанием Агриппой, другом и соратником римского императора Октавиана Авгурта, сгорел в 110 г. н. э. при пожаре, возникшем от удара молнии. Новый Пантеон, сохранившийся до нашего времени, был выстроен в 115–125 гг. на том же месте более чем через сто лет после смерти Агрнппы.
