Сколько времени пройдет, прежде чем очередной коротышка, оказавшийся более удачливым, чем его сородичи, метким ударом перережет ему подколенное сухожилие обломком садовых ножниц? Прежде, чем какой-нибудь осатаневший от злости лилипут вонзит ему в глазницу шляпную булавку?
Сильнейший удар прямо в темя едва не лишил его сознания — на какой-то момент окружающий мир померк настолько, что он перестал видеть даже мечущийся фонарик Саливана. Ударивший его в голову предмет с хрустальным звоном рассыпался по его плечам и забарабанил осколками на пол. С трудом выдержав миг слабости, Лэйд задрал враз потяжелевшую голову и увидел на посудном шкафу снующих брауни, готовящихся обрушить на него еще одну цветочную вазу. Времени махать руками не было — Лэйд с силой ударил плечом в шкаф. Хвала покойному королю Георгу, сработанная при его жизни мебель отличалась помпезностью, но отнюдь не прочностью, да и многие годы пребывания в затхлом влажном Мэнфорд-хаусе порядком подточили ее. Задрожав на своих некогда мощных опорах, шкаф обрушился вниз каскадами стекла, дерева и фарфора, перемоловших злобных коротышек подобно сошедшей со своих устоев горной лавине.
Саливан бился остервенело, точно волк, отбивающийся от целой стаи крыс. Удары его дубинки сыпались во все стороны и чаще всего не достигали цели, слепо круша мебель и вышибая облачка штукатурки из стен, зато когда приходились в точку, мгновенно превращали осаждавших его карликов в подобие перезревших абрикосов, разве что приставшая к полу мякоть была иного цвета…
Сразу двое или трое коротышек, злорадно хохоча, принялись опутывать ноги Лэйда куском проволоки. Лэйд оскалился, чувствуя, как подбирается для нового решительного рывка окружающая его гомонящая масса. Может, брауни и не разбирались в тактике так, как разбираются офицеры морской пехоты Ее Величества, однако в своем природном окружении были профессиональными хищниками. Лиши гиганта подвижности, заставь упасть — и он станет беззащитен. В достаточной мере, чтобы задушить его шнуром от штор или перерезать яремные вены половинами маникюрных ножниц…
С трудом высвободив одну ногу и едва не лишившись при этом сапога, Лэйд изо всех сил лягнул норовящих вновь опутать его коротышек — и удовлетворенно выдохнул, увидев, где закончилась их траектория. Крошечные фигурки посыпались в камин, туда, где багровели, рассыпаясь жаром, куски угля. Плоть — всегда плоть, будь она человеческой или нет. Брауни завизжали, мечась среди сполохов огня, похожие на объятых пламенем кукол, но быстро превратились в исходящие дымом клочки тряпья.
«Сегодня Джуди и Панч не выйдут после представления, чтоб поклониться зрителю, — Лэйд злорадно ухмыльнулся, не обращая внимания на рассеченную щеку и десятки болезненных порезов, заливавших его лицо кровью, — Публика будет очень недовольна…»
Изловчившись, он завладел ножкой от стула и первым же ударом вмял в стену наглеца, пытавшегося метнуть ему в лицо россыпь осколков от елочных игрушек. Однако успех этот был кратковременным и Лэйд знал это. Брауни не отходили, чтобы перегруппироваться, и не совершали маневров, они поступали так, как испокон веков поступают мелкие хищники, сойдясь в бою с более крупным представителем, и неважно, во что они были облачены, в серую шерсть или сшитые со вкусом из льна и твида костюмчики.
Какая-то яростно визжащая карлица отчаянным прыжком приземлилась прямо на подбородок Лэйду и, прежде чем он успел опомниться, попыталась протиснуться между его губами. Он рефлекторно щелкнул зубами, на миг ощутив во рту соленый привкус, но в этот раз его источником были не ханги с моллюсками, съеденные им в «Глупой Утке». Он даже не ощутил тошноты — адреналин выжег из него все чувства, кроме одного — слепого, исступленно бьющегося в ритм с ожесточенно колотящимся сердцем, желания жить.
Сопротивление бесполезно, это не более чем затянувшаяся агония. Лэйд сознавал это той частью сознания, которая не была вовлечена в битву, сохраняя холодный и трезвый рассудок лавочника. Сколько минут они вдвоем еще смогут продержаться, прежде чем сброшенный на голову чугунный утюг проломит кому-то из них голову? Прежде чем брауни исхитрятся и все-так повалят их на пол, всецело завладев преимуществом? Только сказочные великаны способны сопротивляться бесконечно…
Кажется, брауни думали сходным образом. Отбиваясь от наседающих на него полчищ осколками разбитой тарелки, Лэйд с ужасом увидел, что к полю боя стягивается подкрепление, причем куда как лучше оснащенное для боя с великаном, чем легковооруженный авангард. Эти брауни были закованы в доспехи из переплавленных наперстков и столовых приборов, а в руках держали не крошечные булавки, а выточенные из вязальных спиц гарпуны и боевые цепы с рыболовными грузилами.
Позади них виделось и вовсе нечто чудовищное — какие-то громоздкие лязгающие махины, сооруженные из мышеловок, зонтов и часовых механизмов, поскрипывающие поршнями, тяжело ворочающиеся…
— К выходу, Эйф! — крикнул Лэйд настолько громко, насколько позволяли сбереженные во время яростной схватки запасы воздуха в легких, — К выходу, если хотите жить!
Хвала всем девяти губернаторам Нового Бангора — Саливан услышал. Он уже лишился и своей гальванической игрушки и полицейской дубинки, но каминная кочерга в его руках работала без устали, точно паровой молот, вминая наседающих на него карликов в пол.
— Сюда! — хрипло отозвался он, — Идите на голос! Я вас прикрою.
Чтобы пробиться к Саливану, Лэйду пришлось затоптать по меньшей мере полдюжины брауни, но сейчас он уже не обращал внимания на хруст под каблуками, ему не было дела до того, что лопается — разложенные миссис Гаррисон зачерствевшие бисквиты или тонкие кости.
Вдвоем сделалось куда легче — теперь, по крайней мере, они могли прикрывать спину друг другу, не опасаясь того, что очередной коротышка, исхитрившись, запрыгнет сзади на шею и вонзит в горло булавку для галстука.
— Отступаем, — хрипло выдохнул Лэйд, — Главное — вырваться из дома, а там…
В прихожей им пришлось тяжелее всего. Освещенная хуже гостиной и куда более тесная, она оказалась настоящей ловушкой сродни узкому ущелью, в котором им двоим пришлось куда тяжелее. Поняв это, брауни хлынули с удвоенной яростью, не считаясь с потерями и ожесточенно вереща на своем полу-птичьем полу-крысином языке. Скольких бы каминная кочерга в руках Саливана не превращала в размазанные по стенам карминовые кляксы, на их место мгновенно вставали новые. Тысячи крохотных, темных от ярости, лиц. Тысячи оскаленных пастей с крошечными зубами. Тысячи ненавидящих взглядов. Битва длилась едва ли более четверти часа, а Лэйд уже ощущал себя измотанным и едва держащимся на ногах, словно генерал Колли, изнемогающий со своими гвардейцами под постоянными атаками буров [22].
— Держитесь там, Эйф… — пробормотал он, задыхаясь, — До двери каких-нибудь десять футов!
Эти десять футов едва не стоили ему жизни. Резко повернувшись, он задел ногой что-то массивное, лежащее на полу, похожее на мешок, набитый разваренной картошкой. Прежде чем он сумел восстановить равновесие, какой-то верещащий брауни впился стальной хваткой ему в лодыжку — и Лэйд, вскрикнув, рухнул вниз.
Это был не мешок, это был мертвый садовник миссис Гаррисон, но это уже не имело никакого значения. Лэйд рухнул на бок, едва не размозжив голову о стойку для зонтиков, и судорожно попытался встать, но в его пиджак уже впились тысячи жадных крошечных рук. Пусть каждая из этих рук в длину едва ли превышала дюйм, их совместная хватка оказалась чудовищной. Лэйд с ужасом почувствовал, будто его засасывает в непроглядную черную трясину. Брауни мгновенно поползли по нему, как лилипуты по поверженному Гулливеру, над ним тут же взметнулись десятки бечевок, ботиночных шнурков и нитей, пригвождая еще крепче к полу. С беспощадной четкостью, удивительной для окружающего полумрака, Лэйд рассмотрел какого-то старенького брауни с окладистой седой бородой и в крохотных очках, который, злорадно скрежеща, уже направлялся к его лицу, сжимая в руках консервный нож…
