- Да.
В голосе детектива прозвучало замешательство.
- Тогда кто, черт возьми...?
Нельсон повесил трубку. Говорить сейчас было слишком больно. Он вернулся на кухню и надел плащ. Затем он взял картонную коробку и лопату из подсобного помещения и вышел в темнеющие сумерки.
Гром грохотал над головой, когда Нельсон шел по лужайке, мимо большого клена и ярких качелей, на которых когда-то играл его сын. Он нашел место у заднего забора, свободное место между двумя кустами роз Анжелы.
Не долго думая, он начал копать могилу. В середине работы его напряжение пробудило боль. Он почувствовал, как швы от бритвенных ран начали ослабевать, когда он смахивал лопату за лопатой темной земли из углубляющейся ямы. Его врач предупредил его об этом, когда он раньше положенного выписался из больницы, но он не послушал. Он только собирался вернуться домой и ждать, пока Таня свяжется с ним. Порезы снова начали открываться, и соль его пота просочилась в сырые раны, делая движение почти невыносимым. Тем не менее, он продолжал копать, несмотря на дискомфорт, сотрясавший его тело.
Начался дождь. В ту ночь, когда Анжела и его сын Джозеф погибли в ужасной автокатастрофе на межштатной автомагистрали недалеко от Нэшвилла, шел дождь. В тот день, когда он присутствовал на их похоронах и наблюдал за их двумя гробами, закопанными под кладбищенской землей, шел дождь. И сейчас пошел дождь, когда он провел аналогичный ритуал для очень особенного друга.
Он выкопал глубокую яму и, когда закончил, осторожно положил внутрь картонную гробницу. Затем он сгреб грязную землю обратно на место, закрывая от любопытныx глаз соседей и голодныx носов бродячих собак.
Когда Нельсон Трулейн отвернулся и мучительно заковылял обратно к дому, уродливая рана в его паху - необратимый продукт мстительной ярости Тани - закричала в горестной агонии. И под прикрытием пропитанной кровью марли, плакали алые слезы о потере Бадди.
"Моджо Мамa"
Совершенно внезапно и без предупреждения жгучая боль расцвела в полости его горла, прямо над соединением ключиц.
Квентин Деверо остановил лошадь и яростно закашлялся. Он подавился препятствием в горле, чувствуя, как оно движется - само по себе - по узкой трубке его пищевода в полость его рта. Он почувствовал движение махающих лапок и кончик жала, пронзившего мягкую плоть его неба. Затем он плюнул, освобождая ужасное существо из заточения. Маленький желто-коричневый скорпион упал на землю, поднимая пыль, а затем убежал с тропинки в высокие сорняки.
Вкус крови и яда заполнил рот молодого джентльмена, и он выругался.
- Будь проклята эта чертова сука! - прохрипел он. - Черт побери, Моджо Mама!
Квентин некоторое время просидел в седле, восстанавливая самообладание и позволяя агонии уйти из его горла. Через несколько секунд дискомфорт утих. Но он вернется. Он знал это глубоко внутри.
Внутри него потенциал боли был бесконечен.
Впервые Квентин осознал, что дом Деверо был проклят во время битвы при Геттисберге. Он возглавлял свое подразделение на Голгофе в атаке против северных войск, когда ужасная боль охватила его живот. Сначала он подумал, что он был ранен пулей Союза или пронзен мечом пробегавшего мимо кальварийца. Но когда он осмотрел себя, то не обнаружил следов раны... вообще никакой крови.
Однако боль увеличилась в десятикратном размере. Она стала настолько сильной, что он согнулся пополам и упал с седла. Пока вокруг него царил хаос, он стоял на коленях, судорожно задыхаясь, пока боль в животе поднималась вверх по узкому каналу его горла. Он открыл рот, чтобы закричать, с ужасом наблюдая, как рой красных ос вылетел из его губ и полетел в пронизанный пулями воздух. Он долго хрипел, его горло и рот распухли от их атаки, уколы пронзили его внутреннюю плоть в дюжине мест. Квентин был уверен, что задохнется, но воспаление внезапно отступило и через несколько секунд он снова вернулся в свое нормальное состояние.
После этого он подвергался многочисленным нападениям со стороны... самых разных существ из пределов своего собственного предательского тела. Лишь в конце войны, непосредственно перед капитуляцией конфедератов при Аппоматтоксе, Квентин получил письмо от своего старшего брата Тревора, в котором сообщалось об ужасном проклятии, наложенном на тех, кому посчастливилось разделить фамилию Деверo.
Квентин погнал своего коня вперед, мимо покинутых хижин рабов, к полуразрушенной конюшне. Старый негр по имени Перси взял вожжи, когда он спешился. Перси был последним, кто остался на сахарной плантации Деверo. Он был свободным человеком, но предпочел остаться из соображений удобства и лояльности, которые другие не испытывали к своим бывшим хозяевам. Он с любопытством посмотрел на юного Квентина, прежде чем отвести лошадь в стойло.
- У тебя кровь, - сказал он, указывая на уголок рта. - Здесь.
Раздраженный, Квентин поднял тыльную сторону руки и вытер струйку крови.
- Не бери в голову.
Направляясь к двери конюшни, Квентин почувствовал на себе взгляд Перси. Он мог представить, как мужчина улыбается за его спиной, возможно, втайне одобряя страдания, которые он, его братья и сестры переносят. Но когда он повернулся, чтобы встретить ликование старого дядьки, то обнаружил, что тот уже скрылся из виду, расседлывая мерина и расчесывая его каштановую гриву.
Квентин пошел по мощеной дорожке через сад к двухэтажному поместью. Когда-то блестящий и ухоженный jardin des plantes[9] - как когда-то называла его их мать, рожденная в Каджуне, - теперь заброшен и зарос сорняками. Круглый пруд в центре был покрыт плотной пеленой зеленых водорослей, а мраморные статуи, привезенные их отцом из Греции, уныло стояли вокруг двора, лишенные своего прежнего блеска и покрытые толстым слоем черной плесени.
Он покинул развалины сада и подошел к главному зданию. Особняк Деверo когда-то был лучшим во всей Луизиане, а их сахарная плантация - самой процветающей в стране. Затем началась Война между Штатами и, по пятам, ужасное Проклятие Деверo. Вскоре после этого, все, на чем семья Деверо построила свою жизнь - здоровье, богатство и власть - попало в порочный круг несчастий, бедности и неуважения.
Квентин был уже почти у особняка, когда услышал жалобный плач, доносившийся из хозяйственного сарая, стоявшего вдали от задней части дома. Он долго колебался, разрываясь между тем, чтобы исследовать этот ужасный звук, или оставить беднягу наедине с еe собственными страданиями. Но, в конце концов, его любовь к сестре превзошла его собственный эмоциональный дискомфорт.
- Изабелла, - мягко сказал он, когда подошел к деревянной двери хижины. Он постучал по панели костяшками пальцев. - Изабелла... ты в порядке?
Что-то среднее между резким смехом и отрывистым рыданием ответило на его глупый вопрос.
- Нет, Квентин, я определенно не в порядке! А теперь уходи и оставь меня в покое.
- Пожалуйста, Изабелла, я должен поговорить с тобой, - настаивал Квентин.
Внутри возобновился ужасный плач вместе со звуком жидкости, непрерывно капающей в металлический таз.
- Нет, Квентин. Я не позволю тебе видеть меня такой.
Сам Квентин не желал видеть свою сестру в таком печальном состоянии физического страдания, но он знал, что должен поговорить с ней и попытаться понять масштабы этого ужасного проклятия, которому они подверглись.
- Я вхожу, Изабелла, - сказал он и медленно открыл дверь.
Несмотря на ее протест, Квентин вошел в сарай. Внутри постройки было темно и пыльно, но вторжение дневного света показало весь ужас внутри. Его сестра сидела на корточках, обнаженная, в большой металлической ванне, наполненной кровью.
Онa былa залитa кровью Изабеллы. Ибо это была часть ужасного проклятия его сестры. Раз в месяц, во время женской менструации, у нее текла кровь не только из ee женского портала, но и из всех отверстий ее тела, включая поры ее кожи. И это было не самым ужасным аспектом ее недуга. Чтобы не истечь кровью, она была вынуждена глотать то, что истощало ее тело.
