поэтому пошли туда.
Свернув направо, они шагали по вытоптанной другими ногами дорожке, постоянно оглядываясь и с замиранием сердца ожидая, что в любой момент из ближайших густых зеленых кустов на дорогу выскочит какая-нибудь мерзостная страсть.
Джиму не хотелось это признавать, но ему и вправду было жутко, даже немного страшно. Тут уже играл свою роль первобытный инстинкт самосохранения. Прислушиваясь и вздрагивая от каждого шороха или хруста, они все же двигались вперед, но не произносили ни слова, словно боялись, что их может кто-нибудь услышать. В воздухе невидимыми парами витала опасность.
Вдруг над их головами послышались хлопанье множества крыльев. Резко подняв головы, они увидели промчавшиеся темные силуэты.
— Летучие мыши? — не веря своим глазам, спросила Моника. — Как они их умудрились заставить здесь пролететь?
— Не знаю, — пожал плечами Джим. — Может…
Но девушка так никогда и не услышит, что он хотел ей сказать. Она больше никогда ничего не услышит.
Из-за дерева показался темный силуэт.
— Смотри, — сказала девушка, первой заметив его.
Силуэт приблизился, и фонарики осветили его обладателя. Это был мужчина, одетый в темные джинсовые брюки, черные залаченные туфли, и рубашку с закатанными по локоть рукавами. Джима смутило то, что он не нападал на них и не пугал, а медленно и осторожно приближался, словно львица, крадущаяся к стаду антилоп в траве.
Вдруг его силуэт размылся, и в следующую секунду он, мгновенно преодолев расстояние в не меньше двадцати метров, уже стоял рядом с ними. Оторопев, молодые люди смотрели на него, и Джим почувствовал ужас. Настоящий, а не тот, что чувствуешь перед подставным клоуном с размалеванным лицом.
Мужчина резко открыл рот, и из них показались ряды клыков, на вид острых, словно заточенные с обеих сторон скальпели. Незнакомец схватил Джима за грудки одной, правой рукой, поднял над землей и отшвырнул в дерево. Пробыв в состоянии полета несколько секунд, Джим ударился о шершавую кору толстого ствола и почувствовал, как выходит весь воздух из его легких. Упав на землю, он скрючился, и первые несколько секунд, ощущая боль в спине, даже не мог вздохнуть. До ушей парня донесся крик, но он ничего не мог сделать. Это был крик ужаса, но через секунду он прервался еле слышным булькающим звуком, словно кто-то сворачивал шею гусю.
Когда Джим все же смог поднять голову, то увидел картину, которая следующие несколько лет будет часто заставлять его с криками и потным лицом просыпаться посреди ночи. Неизвестный стоял к нему лицом. Перевернув Монику вверх тормашками, левой рукой он держал ее за пояс, впившись в ягодицу выросшими из четырех пальцев левой руки темным когтями, а правой сжимал волосы, повернув голову девушки под неестественным углом (Джиму был виден ее затылок). Клыки его были погружены в шею жертвы, а глаза его были безжалостными и наливались кровью.
— Нет, — выдохнул Джим.
Вдруг за спиной монстра появился мужчина, державший какой-то вытянутый предмет в руке. Кровосос заметил его, но не вовремя и не успел ничего сделать. Незнакомец так глубоко вонзил свой деревянный кол в его спину, сто он с рвущимся хрустом вылез из его левой грудины.
Вампир завизжал и выронил Монику. Девушка упала на землю, а монстр резко развернулся, пытаясь распороть своими когтями горло нападавшему, но мужчина быстро отскочил вперед и пальцы твари разрезали лишь воздух, и спустя несколько секунд чудовище свалилось и, дернувшись пару раз, затихло.
Пока Джим поднимался на ноги и плелся к девушке, неизвестный присел на корточки и приложил два пальца к месту, где должна быть артерия. Пульса он не нащупал.
— Мне очень жаль, парень, — искренне сказал мужчина, которого Джим через полчаса, сидя в его автомобиле и трясясь, как осиновый лист, узнает как Боба Салливана.
Джим же, не веря своим глазам, упал рядом с Моникой на колени, перевернул ее бледным лицом вверх. Глаза у девушки были остекленевшими, а на шее зияла глубочайшая рана от клыков. Джим закричал, закричал так, как не кричал никогда, а по глазам потекли жгучие слезы. Это был предпоследний раз в жизни, когда он плакал. Боб же стоял рядом, и ужаснулся от схожести картины, которая была ему очень знакома, и почувствовал, как старая рана на сердце вновь выстрелила болью.
Глава 6
Приподнявшись на локтях и чувствуя раскалывающуюся от боли голову, Джим потрогал затылок и почувствовал, что его волосы на ощупь были мокрыми и липкими. Посмотрев на покрасневшую от крови ладонь слегка двоящимся зрением, молодой человек попытался подняться на ноги. Каждая клеточка его тела ныла так, словно он сутки назад как умалишенный весь вечер тягал стокилограммовую штангу. На секунду Джим своим сбитым с волны реальности мозгом подумал, что он просто валяется где-то с разбитой в драке головой после хорошего алкогольного загула (что с ним случалось пару раз), но спустя несколько секунд он осознал, что все еще находится в номере «24» отеля «Падающая звезда».
Закряхтев и сбросив с себя обломки сломанного стола, Джим с горем пополам поднялся, на ноющих от боли ногах подошел к кухонному столу и взял небольшое квадратное розовое полотенце, лежащее рядом с раковиной. Приложив его к разбитому затылку, Джим попытался собрать все свои мысли в кучу и вспомнить, что произошло, так как от сильного удара у него размылись воспоминания о последних нескольких часах, проведенных в этом ужасном номере «24». Заметив валяющуюся на полу серебристую фляжку, молодой человек наклонился и, сморщившись от боли, выстреливший в районе правых средних ребер, поднял ее и встряхнул. Внутри послышалось бульканье жидкости, но очень слабо. Мужчина понял, что алкоголя осталось всего лишь примерно с одну четвертую части фляжки.
— Вот зараза, — невнятно сказал Джим, откручивая крышку зубами и чувствуя, как один из них чуть не скололся; его челюсти он напряжения и нарастающей с каждым мгновением паники судорожно сжались, будто он пытался прокусить стальной трос.
Молодой человек так же, как и Боб, переводящий в этот момент дыхание в кабинете мистера Туллиса, подметил, что его страх был каким-то до необычности сильным. Им с напарником и раньше приходилось бывать в передрягах, как, например, в деле с призраком Уильяма Старка.
Молодой человек (он был чуть младше Джима) очень
