— Беги за машиной, — бросил он Мастертону.
— Луис, машина же...
— Ах, черт, — сказал Луис, хватаясь за голову. Он поглядел на Чарлтон. — Джоан, что вы делаете в таких случаях? Звоните в полицию или в госпиталь?
Джоан тоже выглядела взволнованной — большая редкость для нее. Но голос ее звучал четко.
— Доктор, я не знаю. При мне таких ситуаций никогда не возникало.
Луис подумал: «Надо вызвать полицию. Нельзя ждать, пока из госпиталя придет их машина».
— Может, отвезти его в Бангор на пожарке? У них, во всяком случае, есть сирена. Джоан, попробуйте их вызвать.
Она вышла, но он успел перехватить ее печальный взгляд и понял его причину. Этот молодой человек, крепкий и мускулистый — может быть, работавший летом маляром или дорожником, — и одетый только в красные спортивные шорты с белыми полосами, должен был умереть в любом случае. Он умер бы, даже если бы их машина была на ходу.
Но он еще двигался. Глаза его мигнули и открылись. Голубые глаза, радужная оболочка залита кровью. Он слепо водил ими вокруг. Лежащий пытался пошевелить головой, и Луис удержал его от этого, подумав о его сломанной шее. Видимо, травма мозга не устраняла боли.
«Дырка в голове, Боже мой, у него дырка в голове».
— Что с ним случилось? — спросил он Стива, подумав, что вопрос звучит довольно глупо. Вопрос стороннего наблюдателя. Но дырка в голове парня подтверждала: ему осталось только наблюдать. — Его привезла полиция?
— Какие-то студенты принесли его на одеяле. Не знаю, что там было.
Надо было предпринять следующий шаг. Это тоже входило в его обязанности.
— Пойди найди их, — сказал Луис. — Проведи через другую дверь. Мне хочется с ними поговорить, но не хочу, чтобы они это видели.
Мастертон с явным облегчением направился к двери и открыл ее, впустив хор взволнованных, испуганных, любопытных голосов. Луис услышал и вой сирены. Полиция была уже здесь. Луис почувствовал странное облегчение.
Умирающий издал булькающий звук. Он пытался что-то сказать. Луис слышал звуки, но слова нельзя было разобрать.
Луис нагнулся и сказал:
— Все будет хорошо, парень. — Говоря это, он подумал о Рэчел и Элли, и в желудке у него заурчало. Он зажал рот рукой.
— Гааа, — сказал молодой человек. — Гаааааа...
Луис оглянулся и увидел, что остался с умирающим один на один. За дверью он слышал, как Чарлтон кричала медсестрам, что носилки лежат в комнате номер два. Луис сомневался, что они знают, где это: они работали первый день. Замечательное вступление в мир медицины! Зеленый ковер на полу был теперь посередине грязно-кровавым на том месте, где лежала голова умирающего, мозговая жидкость, к счастью, больше не вытекала.
— Кладбище домашних живо... — простонал парень... и улыбнулся. Эта улыбка была поразительно схожей с истерической ухмылкой одной из медсестер. Луис уставился на него, не поверив своим ушам. Потом он подумал, что это слуховая галлюцинация. «Он произнес несколько звуков, и мое подсознание соединило их в нечто связное в соответствии с мыслями». Но произошло другое, и он понял это. Безумный страх приковал его к месту, по коже прошла дрожь... но даже тогда он отказывался верить услышанному. Да, окровавленные губы умирающего прошептали какие-то звуки, но это тоже могла быть галлюцинация.
— Что вы сказали? — пробормотал он.
И тут прозвучали, четко, как у попугая или говорящей вороны, слова:
— Это не простое кладбище.
Глаза, залитые кровью, были слепы; рот кривился в мертвой усмешке.
Ужас сжал сердце Луиса холодными руками и сдавил. Ему нестерпимо захотелось бежать из этого лазарета, от окровавленной головы на полу. У него не было глубоких религиозных познаний, не было веры в потусторонние силы. Он оказался не готов к тому, с чем столкнулся... что бы это ни было.
Борясь с желанием бежать, он склонился еще ниже.
— Что вы сказали? — спросил он еще раз.
Усмешка.
— Земля тверже человеческого сердца, Луис, — прошептал умирающий. — Человек растит, что он может... и пожинает плоды.
«Луис, — подумал он, не поняв сначала всего остального. — О Боже, откуда он знает мое имя?»
— Кто вы? — спросил Луис дрожащим голосом. — Кто вы?
— Индеец... принес мне рыбу.
— Откуда вы знаете мое...
— Слушай. Ты...
— Вы...
— Гааа, — сказал молодой человек, и Луису показалось, что он чувствует в его дыхании запах смерти, разложения, распада.
— Что? — Луису захотелось потрясти его.
— Гаааааааа...
Молодой человек в красных шортах начал дергаться. Внезапно его мускулы напряглись. Отсутствующее выражение глаз пропало; он, казалось, искал взглядом Луиса. Потом все исчезло. Луис подумал, что он заговорит снова, но глаза снова подернулись мутью... и начали гаснуть. Человек был мертв.
Луис сел, чувствуя, как одежда прилипает к телу; он насквозь пропотел. Темнота закрыла ему глаза, мир начал медленно кружиться вокруг него. Медленно осознавая, что произошло, он отвернулся от мертвеца, спрятал голову в колени и до крови сдавил ногтями десны.
Через какое-то время все опять прояснилось.
После комната наполнилась людьми, словно они все ждали за дверью. Это еще усугубило охватившее Луиса чувство нереальности и дезориентации, о котором он читал в учебниках психологии, но никогда не испытывал, и это чувство еще больше его напугало. Ему казалось, что именно так должен чувствовать себя человек после большой дозы ЛСД.
«Как в бенефисе знаменитого актера, — подумал он. — Вначале сцена очистилась, чтобы умирающая Сивилла могла изречь пророчество, а потом входят статисты».
Появились медсестры, волоча тяжелые носилки. Следом шла Чарлтон, сказавшая, что полиция уже кое-что выяснила. Молодого человека сбила машина, когда он ехал на мотоцикле. Луис вспомнил о мотоциклистах, которых он встретил по пути.
За спиной Чарлтон стоял Стив Мастертон с двумя университетскими полицейскими.
— Луис, ребята, которые его принесли... — он прервался и тревожно спросил. — Луис, с вами все в порядке?
— Да-да, — сказал Луис, вставая. Его шатало. — Как его звали?
Один из полицейских ответил:
— Виктор Паскоу. Это сказала девушка, которая ехала с ним на мотоцикле.
Луис взглянул на часы и отнял две минуты. Из комнаты, куда Мастертон завел свидетелей, он слышал рыдания девушки. «Добро пожаловать в школу, леди, — подумал он. — Учитесь хорошо».
— Мистер Паскоу умер в десять часов девять минут, — сказал он.
Один из полицейских вытер рот ладонью.
Мастертон опять сказал:
