– Мистер Уокер оставил половину своих денег Адриане Кадью, – проговорил адвокат.
Минна и Кэролайн быстро переглянулись.
Девушка поспешно сказала:
– Трентон, ты не мог бы посмотреть, как там Эми?
– Кто такая Адриана? – спросил Трентон.
– Трентон, пожалуйста, – сказала она с напором и одарила его тяжелым взглядом своих темных глаз. Как она всегда это делала. Как в детстве: «Не ставь их сюда!» Это сработало. Он встал, вернее сказать, вытек из кресла и нехотя поплелся к выходу.
Время шло, проходили секунды, минуты.
– Вы с ней знакомы? – спросил Деннис.
Кэролайн сидела неподвижно, как изваяние, тупо уставившись на пустой стакан, который держала в руках. Там была водка «Абсолют» с сельтерской водой. Без лимона. Я бы, конечно, кинула лимон.
– Нет, – коротко ответила она.
– Мне жаль, мама. – Минна хотела положить руку на колено матери, но та отдернула ногу.
– Наш брак распался десять лет назад, – выдавила из себя Кэролайн, – этого стоило ожидать. Хотя, даже когда мы были женаты… – Она замолкла.
– Я не помню никакой Адрианы, а ты помнишь? – спросила я у Элис.
– Нет, – прошептала она мне в ответ. Не знаю, на кой она вообще шепчет! Нас же никто не слышит!
– Помню, была Агнес, – перечисляла я, – дурацкое имя.
– Хватит, Сандра.
– И еще Анна…
– Я сказала, хватит!
Минна решительно поднялась и вышла из комнаты. Кэролайн уставилась в окно. Мне на долю секунды даже стало ее жаль. Кэролайн, конечно, не фонтан, но она делала все, что от нее зависело. Как и все мы.
– Вы с ней уже связались? – спросила она, не глядя на Денниса.
– Ричард оставил ее адрес, мы написали ей. Она, кажется, живет где-то в Торонто…
Если он рассчитывал хоть на какую-то реакцию, то облом. Кэролайн по-прежнему смотрела в окно и не двигалась.
– Сколько? – вдруг спросила она.
Деннис нервно мотнул головой, как будто не ожидал этого вопроса.
– Что?
– Сколько он ей оставил? – Кэролайн посмотрела на него большими голубыми глазами цвета неба на детском рисунке.
– Миллион, – тихо ответил Деннис.
Кэролайн тяжело опустила веки и подняла снова.
– Больше, чем своим собственным детям, – проговорила она.
Затем встала и, пошатываясь, пошла к дверям, задев по пути стул.
Самое лучшее, что мог сделать для меня мой папочка – крякнуться прежде, чем потратить все свои деньги. В общем, он оставил мне круглую сумму, чтобы я могла купить себе жилье. Наверное, хотел быть уверенным, что я никогда не приползу обратно в Джорджию.
Забавно. У меня о родителях осталось только одно четкое воспоминание. Это было в Альфаретте, в пятьдесят седьмом или восьмом, до того, как они развелись. И задолго до инцидента с отцовским дружком, Аланом. Было начало лета, майские жуки карабкались по москитной сетке, пахло фрезией, коровьими лепешками, скошенной травой и бензином.
Родители устраивали обед для друзей, и я помню, как мы к нему готовились: на столе были сырные шарики с грецкими орехами, красивый салат в форме рыбки, твердый сыр, на котором застыли капельки конденсата, зубочистки, стоявшие гордо и прямо как флаги. Я помогала маме гладить белоснежные салфетки и получила по шее за то, что у меня были грязные руки и они оставили множество отпечатков. Помню, как отец стоял без рубашки перед зеркалом в ванной и водил бритвой по подбородку.
Мне в тот день из-за гостей не разрешили играть в доме, и я провела весь вечер на улице. В воздухи летали тучи светлячков, и я бегала кругами, пытаясь их поймать.
– Ты знаешь, кто они такие?
Я обернулась, услышав мамин голос. Она стояла на крыльце, за ее спиной из кухни падал свет, так что ее лица было не разглядеть. Мама держала в руках зажженную сигарету, но не курила. Она была хрупкой и тонкой, как птица.
Я не ответила, и мама сошла с крыльца на траву.
– Светлячки, – повторила она, – ты знаешь, кто они такие?
– Жуки, – ответила я.
Затем она сделала затяжку и едва заметно улыбнулась. Но мама смотрела не на меня, а куда-то вдаль.
– Это духи, – сказала она тихим голосом, – души. Когда у кого-то разбивается сердце, в мире рождается светлячок.
Она протянула руку в попытке схватить одного из них, но у нее не получилось, и рука ее безвольно упала, а мама еще раз затянулась.
– Они летают, вечно рассылая тайные послания их потерянной любви. Видишь? Посмотри внимательнее.
Мы сидели молча. Я затаила дыхание. Светлячки роились в темноте, выписывая причудливые фигуры в вечернем воздухе. Впервые мама рассказала мне историю не из Библии, и впервые я пожалела ее и всех остальных взрослых.
– Вот, что случается, когда разбиваешь сердце, – сказала она, – остается вечное смятение, и никто не может найти покоя.
Мама развернулась, чтобы уйти обратно в дом, но в последний момент остановилась и взглянула на меня.
– Оно того не стоит, Сандра. Запомни это.
Ну… лучше бы я это действительно запомнила. Тогда, может, и наши с Мартином дела пошли бы иначе. Может, и мои мозги остались бы со своей хозяйкой, а не растеклись по стене.
Минне потребовалось сорок пять минут, чтобы уложить Кэролайн в постель после того, как та почти полностью опустошила бутылку с водкой всего за час. Лицо ее расплылось, макияж потек, а на нижней губе засохла рвота.
Минна перевернула мать на бок, толкая ее рыхлое тело в живот и бедра, вспоминая о документальной передаче, в которой шестеро мужчин пытались с помощью веревок и крюков затолкать в воду огромного кита, выбросившегося на берег. Как бы ей хотелось всадить крюк в жирный зад матери и провернуть его там пару раз! Когда Минна сняла с Кэролайн брюки, она почувствовала жуткое отвращение от вида ее дешевого белья, которое сидело плотно и в районе бедер отчаянно цеплялось за бока, как лишайник на скале, чтобы не соскользнуть вниз.
Минна очень устала. Ее желудок начинала скручивать боль. Не надо было ей возвращаться. Надо было позвонить доктору Апшоу, но от этого станет только хуже. Даже двух дней без ломки продержаться не смогла. Жалкое зрелище!
Надо было поговорить с кем-то, но Минна даже не знала с кем. Можно было позвонить Грэгу, отцу Эми, сорваться на нем, обозвать, ткнуть в него пальцем, как она делала это в детстве, когда показывала страны на карте. «Найди Швецию».
Но Грэг был на работе, а через секретаршу с ним невозможно было связаться. Дозвониться до него можно было только в промежутке с семи до восьми часов, когда он разговаривал со своей семьей в Уэстчестере – со своей женой и настоящими детьми, как он однажды их назвал. Это не мешало ему следить за телефонными звонками самой Минны. Связь он до сих пор оплачивает, что весьма кстати – за три года она сменила четыре рабочих места. Из двух ее уволили, еще из двух – уволилась сама. На счету в банке у Минны было меньше двух тысяч долларов.
