Паша фыркал, словно и он ощущал тот же холод, что и я, и явно проявлял желание повернуть назад и вернуться на другой, более теплый склон. И я, наверное, повернула бы, но сквозь дымку увидела красный автомобиль с откидным верхом, припаркованный на узкой тропе рядом с деревьями. Я мельком заметила какое-то движение среди деревьев, и любопытство побудило меня, пришпоривая Пашу, заставить его спуститься вниз.
Я вспомнила, что в день моего приезда Тони Ранд говорил об автомобиле с откидным верхом. Там внизу мог быть Тони. Я вспомнила его голос, его лицо и единственную белую прядь среди черных волос, припомнила его медленные, ленивые жесты, его необычайную откровенность и наш разговор о его живописи. Теперь, когда я больше узнала о нем, он стал мне понятнее. Я направила Пашу туда, где росли деревья и расстилалась дымка. Нет, это была больше, чем дымка, — густой туман, спускающийся с гор. Сквозь него я не могла рассмотреть ни другого берега залива, ни рыбацкой деревушки. Подъехав поближе, я рассмотрела, что на краю утеса растут буки, низкорослые, деформированные ветром деревья. В бурю они, наверное, хлестали воду залива с востока на запад. Со своими просоленными серо-зелеными кронами, склонившимися к западу, они росли часто и подпирали друг друга, словно многоквартирные дома в городских трущобах.
В плохую погоду здесь, наверное, очень уныло, подумалось мне. Неприятное место, где ветер завывает в кронах деревьев, а тяжелые волны бьются о камни внизу, разбрызгивая вверх по склону соленую пену.
Я направила коня мимо автомобиля, оглядываясь вокруг и ощущая какое-то странное, необъяснимое волнение, которое как я себя уверяла, никак не было связано с мыслью о том, что я могу снова увидеть Тони Ранда. Тропа справа от меня спускалась к утесам, проходя через более редкие деревья. Паше все это совершенно не нравилось. Опустив голову, он фыркал, глядя на грязную землю, и пытался повернуть назад. Он явно опасался поскользнуться, так что мне пришлось соскочить с седла, похлопать коня по крупу и дать ему кусок сахара, чтобы как-то задобрить. Тогда он дружелюбно последовал за мной, тыча мордой мне в карман, как бы прося еще сахара и мешая идти; он был прав, не доверяя скользкой тропе, а я пару раз чуть не упала из-за его подталкиваний.
Но наконец мы вышли из зарослей буков. Далеко под нами простиралось море, а край утеса порос жесткой травой. Паша снова тихо фыркнул и вскинул голову. Уши его настороженно дрогнули, когда он посмотрел направо, в сторону от того пути, куда вела нас тропинка. Я быстро повернулась и тоже посмотрела туда, застыв так же неподвижно, как он.
Мужчина в вельветовых брюках и ветровке стоял на самом краю утеса, пристально вглядываясь в море и в отталкивающие зубцы камней далеко внизу под собой. Это был Тони Ранд. В его неподвижности и сосредоточенном изучении камней и моря было что-то пугающее. Что-то нездоровое и страшное, будто он… Он стоял так близко к краю…
— Тони! Тони…
Слова невольно сорвались с моих губ. И будто тоже почувствовав надвигающуюся трагедию, в ту же секунду, когда я окликнула Тони по имени, Паша поднял голову и тревожно, пронзительно заржал.
Я поспешно сделала шаг вперед, уверенная в том, что Тони Ранд готов броситься с утеса. Он вздрогнул при звуке моего голоса и, когда конь заржал, повернулся к нам. На мгновение он покачнулся над бездной, но удержался. Теперь он был в безопасности и направился в нашу сторону.
Я стояла рядом с лошадью и ждала его там, где тропа выходила из-под буков. Мне бросились в глаза его сильная бледность и морщинки на лице, и в голову пришла странная мысль, что мне хотелось бы увидеть его улыбку, что он стал бы намного красивее, если бы удалось заставить его улыбнуться.
— Привет, Маделин, — бросил он. — Вы снова заблудились?
— Нет. Я увидела вашу машину, и мне стало интересно, кто тут может быть. На мгновение мне показалось, что вы…
— Вам показалось, что я?..
— Вот-вот упадете. — Я усилием воли попыталась удержать его взгляд, мне это удалось, но он неожиданно почти с виноватым видом опустил глаза.
— Вы напугали меня, — словно защищаясь, произнес он и добавил: — Я стоял близко к краю, когда вы окликнули меня, и повернулся слишком быстро, а затем увидел вас, стоящую рядом с Пашой.
— Вы знаете Пашу? — удивилась я.
Он кивнул и потрепал коня по холке.
— Мы с Пашой старые приятели, — тихо произнес он. — Когда еще была жива жена, она объезжала его для Монро. Я хотел его ей купить, но Монро не продавал. Когда вы меня окликнули и я увидел вас рядом с Пашой… И мне… да, мне показалось, что время повернуло вспять и вернулось на четыре года назад.
Мне удалось скрыть смешанные чувства, которые его слова пробудили во мне, и я с беспечным видом произнесла:
— Весьма польщена! Тереза… ваша жена была такая красивая.
— Не красивее, чем вы. Хотя вы очень отличаетесь от Терезы человеческими качествами…
— Боюсь, я всего лишь еще одна блондинка. — Я взглянула на него, испытывая неловкость. — Которой к тому же лучше как можно скорее вернуться назад, если она надеется сегодня поработать.
— Над сценарием?
— Да, над сценарием. Помните, вы сказали, что публика все еще любит банальности? Ей понравится, если Симона сможет сыграть главную роль так, как мы ее планируем.
— Хорошо. В балете Симона была большой трагической актрисой. Она смогла бы стать ею и па сцене, и на экране. Даже ее злейший враг не может отрицать этого.
Я кивнула:
— Согласна. Я тоже это ощущаю.
Он бросил на меня проницательный взгляд:
— Как вам с ней работается? Наверное, трудно?
Я улыбнулась ему:
— О, я тоже могу быть упрямой. Симона постепенно усваивает это. Насколько мне известно, она еще не пожаловалась Артуру Шиллеру.
— Да, с этими темными глазами, полагаю, вы можете быть очень упрямой. Они придают вам темперамент. — Он долго изучающе смотрел на меня. — Светлые волосы, карие глаза, хорошие черты лица, чувственные губы — если бы я был настоящим художником, то, возможно, изменил бы свое решение никогда не писать портретов и попытался написать ваш, Маделин.
— Мне пора возвращаться, — сказала я, хотя в действительности мне хотелось остаться и поговорить с ним.
— Ну вот, я смутил вас, — с сожалением заметил он. — И все моя несчастная привычка говорить, что думаю. Пойду к машине вместе с вами. Это неподходящее место для Паши. Здесь слишком скользко, ему это не нравится.
— Я это заметила, — пробормотала я.
— К какому из моих высказываний это относится?
— К последнему.
Он улыбнулся:
— Когда вы меня сейчас окликнули, то назвали Тони. Теперь я редко слышу подобное обращение. Словно на мгновение открылась дверь, которая была давно закрыта.
