отвечал. Родители, впрочем, не сильно обеспокоились.
– Небось, опять в Амстердаме откисает или на Гоа, – предположил отец.
Но Гриша чувствовал: дело куда серьезней.
У братьев прежде не было секретов друг от друга, делились даже паролями от сетевых аккаунтов – на всякий случай. И теперь, когда Гриша набирал на клавиатуре пароль Витиного аккаунта на сайте Find My Device, то мысленно молился: лишь бы это был какой-нибудь наркопритон в Камден-Тауне или бордель под Прагой. Пусть бы братишка сорвался развеяться с кислотой и шлюхами, пусть бы постигал дзен среди дауншифтеров, но…
Сайт вывел координаты того самого чертова санатория – логова Тарасыча.
И как ни сжималось у Гриши сердце при мысли о том, что его там ждет – мстительный Мысин или сумасшедший Тарасыч с целой армией фитилей, – он должен был найти брата, несмотря ни на что.
Из аэропорта Гриша сразу двинулся в арендованном внедорожнике на трассу М-11. Затем свернул у Солнечногорска и покатил вглубь подмосковной глухомани.
Воздух густел с каждым километром, гроза жадно вбирала влагу.
В конце концов, омытая закатным лучом, показалась табличка «Мкртчян». Ворота были заперты, пришлось бросить машину и лезть через забор. В воздухе пахло грозой, тучи над головой клубились, темнели. Мир стремительно становился серым, бесцветным, словно жуткое пространство из сумки Елизара просачивалось сюда.
Пробравшись через кусты, Гриша увидел у ближнего корпуса то, что заставило его в ужасе отшатнуться, спрятаться за дерево и по-детски взмолиться: «Лишь бы не заметило, лишь бы не заметило!» Впрочем, существо выглядело скорее жалким, чем опасным – один сплошной торс с рудиментарными конечностями, голова вросла в грудную клетку по самое темя. Откуда-то из груди глухо сипело:
– Ярко… Слишком ярко… Как же ярко!
Пришлось брести через кустарники, обдирая одежду и кожу, но Гриша не хотел рисковать и встречаться взглядом с потусторонними глазами этих созданий. Они были повсюду – ползли, висели в воздухе и просто валялись, похожие на умиравших от голода африканских детей с душераздирающих фотографий. То вздутые, то впалые животы, серая кожа, скребущие по асфальту ногти, протяжные стенания. Они заламывали руки и сжимали головы, пока черепа не лопались с хрустом, выпуская облачка какой-то черной плесени, растекавшейся по воздуху. Перхоть из иного мира, они изнывали от боли, ужаса и безумия, в которых тонуло ничтожное их сознание, – настолько сильно в нашем мире ощущалось бытие.
Тут были и сумчатые, но словно изуродованные каким-то жестоким ребенком-гигантом, – с оторванными руками и ногами, располовиненные и обезглавленные. Их глаза – у кого оставались глаза – продолжали безмятежно смотреть на мир и спокойно следили за Гришей, пробиравшимся мимо них.
Еще издали он заметил странное сооружение, растущее из разобранной крыши бассейна. Этакое огромное узловатое корневище и одновременно вышка связи. Неустойчивое, оно покачивалось, как от порывов ветра, хотя воздух был тих, целилось вершиной в самое брюхо низкой, огромной тучи.
Вблизи Гриша разглядел, что башня над бассейном собрана из сумчатых трупов. Растянутые на каких-то рейках, уложенные друг на друга, они были обращены раскрытыми сумками вниз.
Вяло шевелились конечности, беззвучно разевались рты. Сумчатые казались слишком возбужденными, – насколько вообще можно говорить о возбуждении этих флегматичных существ.
Поглощенный грандиозным и жутким зрелищем, Гриша не заметил, как кто-то подполз к нему и вцепился в штанину. Вскрикнув, он пнул наугад во что-то мягкое, отозвавшееся стоном. Вглядевшись, содрогнулся.
– Тарасыч?
Некогда мрачный и пугающий, колдун выглядел жалко. Все его тело превратилось в сплошную рану: ноздри взрезаны, опустевшая правая глазница набита сырой землей, левый глаз почти утонул в гнойной опухоли, на правой руке отрезаны все пальцы, кроме мизинца, с пальцев левой сорваны все ногти. Тарасыча жестоко пытали.
– Не дай… нельзя позволить, чтобы он… Он все делает наоборот! Нельзя…
Колдун захрипел, закашлялся, плюясь кровью, скорчился от боли. Гришу передернуло и пронзило прежде неведомой жутью: «Неужели Витя сделал… это?»
Надо найти брата, и как можно скорей!
Стиснув зубы, готовый к любому зрелищу, любому шоку, Гриша шагнул внутрь здания.
Витю он поначалу не узнал: измазанный запекшейся кровью, тот походил на дикаря в боевой раскраске.
– Братан! А я верил, что ты придешь. Знаешь, вот честно, не хотел без тебя начинать. Ты уж прости, что пропал с радаров. Сам видишь, работал не покладая рук.
Витя стоял наверху стремянки, прямо среди гротескной конструкции из живой мертвечины. Послушные фитили пристроились тут же и подсвечивали ему, пока он что-то мудрил с нивелиром, вглядываясь в центр «башни» изнутри.
– Вить, ты че делаешь? Что это вообще?
– Прикинь, он даже не настоящий колдун, – говорил Витя, будто и не слышал брата. – Пришлось попотеть, чтобы эта сволочь все рассказала. Оказывается, Тарасыч там, в Америке, у латиносов, вступил в секту, которая поклонялась одному из этих… паразитов из сумки. Оно как-то просочилось в наш мир, и эти придурки думали, что это – божество. Называли его Диос Гритандо – Кричащий Бог. Представляешь? Эта тварь вопила от ужаса, но им казалось, что это крик силы. Идиоты! А Тарасыч – ушлый хер, он быстро выкупил, откуда ветер, понял, как трупы раскрывать на ту сторону, и сдриснул домой – бабло зашибать. Россия ж матушка – страна возможностей, блин! До хера самоуверенный, он даже не подумал, а вдруг кто-то догадается прийти сюда ночью с банкой собственной крови и напоить этих красавчиков… Ну, короче, я догадался! Дальше – дело техники.
За лихорадочным румянцем и кровавой коркой на гордой Витиной физиономии Гриша разглядел теперь неестественную, землистую бледность. Его взгляд, похоже, оказался слишком красноречив.
– Не ссы, братан, я гематогенкой догнался!
– Вить… Зачем все это?
– Блин, Гриня, ты все-таки удивительный жлоб. Когда Вселенная становится раком, раздвигает булочки и показывает тебе все тайны, ты стремаешься, как целка. Ты что, не понял еще?
– Не понял чего?
– Гриня, ну логика же! Элементарная логика! Если мир в сумке – свалка на задворках нашей реальности, то мы – тоже свалка на чьих-то еще задворках, сечешь? Твари в сумке – наши объедки, а мы, – Витя со значением ткнул пальцем ввысь, в конструкцию из мертвецов над бассейном, – мы их объедки!
– И че теперь?
– Мать твою, ну ты и твердолобый! Если дверь открывается в одну сторону, то открывается и в другую! – Витин взгляд вдруг потускнел, из сумрачного гения, нового Фауста-Франкенштейна, он вновь превратился в жалкого инвалида. – Я не хочу быть чьим-то объедком, Гринь! Не хочу жить на чужой помойке. Не хочу заглядываться на жену брата, не хочу племянника воспитывать вместо сына, не хочу закидываться всяким дерьмом до беспамятства, лишь бы своей ущербности не чувствовать. Да мы тут все ущербны, Гриня. Но когда-то мы и они были одно
