— Отчасти из-за Ли, — ответил он. — Он мне рассказал, что случилось, что сделала ты, как вела себя потом. Отчасти это тот дурацкий копытный крючок, хочешь верь, хочешь не верь.
Я не могла сдержать мелькнувшую на губах улыбку.
— Но в основном, — добавил Трент, — из-за моего отца.
Я вспомнила чары Пандоры, и улыбка погасла.
— Мой отец и твой были друзьями, — сказал он, на миг наклонив голову. — Они вверяли друг другу собственную жизнь. Они в борьбе искали способ положить конец войне между эльфами и демонами. Я думаю, поэтому мой отец решил, что ты должна жить. Исправил твой дефект.
Я шагнула вперед:
— И что?
— И ты сделала это. Или хотя бы дала нам способ восстановить нашу цельность. Это в духе моего отца, сукин он сын: тем же средством, что спасло нас, спасти и демонов.
— Ты думаешь, мне нравится быть результатом научного эксперимента твоего отца? — спросила я, и кобыла заржала, учуяв мою злость.
— Нет, — ответил он. — Но ты уже не можешь притворяться, что ты такая, как все.
Это мне совсем не понравилось.
— Так что, между нами нет больше трений?
Он засмеялся. Наступала ночь, и в темноте труднее было читать выражение его лица.
— Нет, не так. Если моя метка фамилиара не будет снята к концу собрания колдунов, я тебя убью, чтобы ее уничтожить. Надеюсь, до этого не дойдет.
Ну-ну. Говори давай, я послушаю.
Но выражение его лица я не могла разобрать, пока он верхом, и это меня нервировало.
— Ты все еще не ответил, почему позвал меня сейчас ехать с тобой.
Тулпа нетерпеливо затанцевал, и Трент его успокоил, прошептав что-то на языке, которого я не поняла.
— Мой отец видел в тебе возможность спасти и эльфов, и демонов, — сказал он, когда конь успокоился. — Пешему ты не хочешь загнать Джонатана, скакать за ним, слышать воющих на его следу псов, видеть его ужас, знать, что он полностью осознал свое безумие — предать тех, кто ему верил?
Я переложила поводья в руке, кобыла опустила голову, вынюхивая что-нибудь съедобное на полу.
— Наверное, из жалости. Я была на той стороне Охоты… и не могу никому такого сделать, даже Джонатану.
Нику разве что.
Трент кивал, слушая.
— Садись на коня. Тебя ждет Охота.
Глядя на него вверх, я покачала головой:
— Зачем?
Он вздохнул.
— Ты хочешь жить у себя в церкви, жить так, будто ты точно такая, как все.
— И что?
— Ты не такая. И потому, вероятно, однажды окажешься перед выбором, который будет иметь куда более далекие последствия, чем ты можешь предвидеть. И когда это случится, я хочу, чтобы ты помнила, каково это: скакать по лесу на коне под безлунным небом, и ничего нет в мире сильнее тебя. Я хочу, чтобы ты знала, чтобы ты стала за это драться. Чтобы это знали мои дети. Ты должна сдержать демонов там, где они есть сейчас, и никто другой не может этого сделать. Ты не будешь драться за нас, если не будешь знать. И я хочу тебе показать, за что ты сражаешься.
Он был теперь совершенно темен — тень, шевелящаяся в дыхании ветра, готовая умчаться прочь.
У меня было тяжело на сердце. Я не хотела верить ему. Я хотела быть как все. Я очень трудилась, чтобы быть как все. Я заставила ковен снять с меня бойкот, пусть даже временно, до официального собрания в июне. Я очистила свое имя. Да, я потеряла Брук, но я нашла Пирса — и шанс на то, что можно назвать для меня нормальными отношениями. И у меня радость, что Дженкс будет жить. Я вернула себе свою жизнь. Но когда-нибудь все это должно прийти к концу, и я не смогу восстановить свои стены притворства. Я должна играть, пока могу. А сегодня… сегодня мне хорошо.
Сделав глубокий вдох, я подобралась и прыгнула в седло. Кобыла затанцевала, но я натянула повод, требуя повиновения. Утро я начала, вылезая из норы в земле, а сейчас я скачу верхом с эльфами.
— А ну, до того дерева наперегонки?
Испустив дикий вопль, я всадила каблуки в бока лошади… и нас и след простыл.
