– Ну, извини, извини! – завизжал Санёк. – Я не специально!
Его обдало холодным воздухом с запахом чего-то тухлого и кислого. Почему-то вспомнился бутерброд Ильи. Во рту появился привкус горечи. Санёк резко выпрямился, и давнишний обед, готовый выйти из него, застрял в горле.
Старика не было. С легким шорохом дождь облизывал окно. Санёк подобрал под себя ноги, с удивлением понимая, что конечности вполне себе слушаются. Что никаким клеем его к полу не припечатали. Что тело до сих пор его, отзывчивое и покорное.
Сердце бабахало в груди, мешая дышать. Вело себя оно странно. Болело, отчего дыхание становилось хриплым. Санёк посмотрел наверх. Почему-то перед глазами все плыло, ступеньки были нечеткие. В мутной голове желание идти на свой этаж пешком пропало. Два шага – и заболят ноги, появится одышка, сердце заколотит так сильно, что в глазах как будто появится экранчик, ограничивающий обзор.
Лучше вниз. Один пролет – и будет коридор. Вызвать лифт и спокойненько поехать на свой этаж. Япония надежная страна, ничего здесь не падает и не обрывается, лифты прочные. А если какая атомная станция и дала сбой – так в этом тайфун виноват. И вообще, все, что ни делается, все к лучшему. Скоро ужин. Можно будет заказать рис с соусом и чай. Вечером не стоит много есть.
Перед глазами появилась нога в черном ботинке. Секунду Санёк смотрел на странное видение, пытаясь осознать, что произошло. Вроде бы все было на месте. Тело комфортно себя чувствовало и в одежде, и в обуви… Но черные ботинки? Таких у него в жизни не было.
Медленно поднял руки. Они неприятно тряслись – Санёк не чувствовал этого мелкого безостановочного движения – и были ужасны. Старая морщинистая кожа, коричневые пятна, скрюченные пальцы. Санёк тут же схватил себя за лицо. Нет, борода не нащупалась, но лицо было не его. Оно как будто опустилось, натянув кожу. Обвисшую губу холодил легкий сквознячок из окна.
Окно! Санёк глянул на улицу. Все тот же дождь, та же хмарь. Но теперь там никого не было. Потому что все было здесь.
Сознание старательно сопротивлялось тому, что видели глаза. Санёк ощупывал себя, оглаживал, чтобы убедиться: это сон, легкий испуг, вылившийся вот в такую галлюцинацию. Руки тряслись, губу хотелось подобрать, резкие движения рождали непривычную боль в суставах, пальцы не сжимались в плотный кулак.
«Это проклятие, – вкрадывался в сознание тихий шепот Каору. – Это смерть».
Какая смерть? За что?
Санёк приблизился к стеклу. Нет, там не отразился старик. Там отразился кто-то другой. Это был Санёк. И он был обречен умереть.
Коридор этой чертовой гостиницы сверкал своей вылизанностью и абсолютной пустотой, даже микробы не шарахались по углам. И это было хорошо.
Санёк двигался, держась рукой за стенку, словно это могло спасти. Словно, выйди он на середину коридора, тут-то все страшное и произойдет: взбесится ковровая дорожка, сквозь стену пройдет призрак, с потолка тяжелой каплей свалится на голову местный черт. А так, вдоль стеночки… вполне себе безопасно, надежненько.
В груди булькало отчаяние. Оно мешало дышать. Оно щипало глаза непрошеными слезами. Все виноваты! Все! Все идиоты и дураки!
Дернул ручку двери своего номера. Заперто. Вадя либо еще не дошел до номера, либо умотал ужинать.
Хорошо… Очень хорошо…
Бормоча бессмысленное: «Хорошо», Санёк сунул карточку в щель. Еле слышно щелкнул замок. Из номера пахнуло стылым воздухом от кондиционера. Сейчас он был выключен. Надо вставить карточку в щель над кнопками выключателей, чтобы заработало электричество, появился свет, забурчал кондиционер.
Вадя заходил. В чемодане его все перевернуто, на полу валяются футболки. От этого по комнате стало невозможно пройти. Одна брошенная рубашка занимала отпущенное на двух человек свободное пространство.
Вот принесла их нелегкая в Японию! Зачем они вообще выиграли этого конкурс? Заняли бы второе место и остались бы дома. Нет, Алиса три шкуры драла, чтобы они отличились и заполучили путевку. Как будто им в этой Японии медом намазано. Старик еще этот…
Вспомнив про старика, Санёк побежал в ванную.
Он был уверен, что увидит в зеркале самого себя. Невысокого, крепкого, с вихрастой русой головой, круглолицего и улыбчивого. Передний зуб сколот.
Переднего зуба не было вообще. Бледные бесцветные губы не получалось растянуть в улыбку – мешала обвисшая губа. Сухая кожа лица. Нижние веки покраснели и вытянулись, обнажая болезненно-красную внутреннюю сторону века. Желтоватый с красными прожилками белок глаза. Черные угольки радужки.
Это был он, но только вдруг постаревший, сгорбившийся, уродливый.
Санёк закрыл глаза. Загадал: откроет, все вернется на место. Надо лишь досчитать до десяти.
Раз, два, три, четыре…
В комнате что-то загудело. Санёк испуганно оглянулся.
Пять, шесть, семь…
И снова глянул на себя.
– Восемь, девять, десять…
Последние цифры он проговорил вслух, глядя в морщинистое лицо.
Нет! Есть другой верный способ! Надо лечь в кровать. Ведь это все сон. Страшный, невозможный сон. И чтобы не задержаться в этом кошмаре, надо просто уснуть, чтобы потом просто проснуться. Покрепче зажмуриться и начать считать.
Раз, два, три, четыре…
Щелкнула, открываясь, дверь, прошуршали шаги.
Пять, шесть, семь…
– Санёк, ну, ты чего? – из коридора спросил Вадя. – Мы тебя там ждем, а ты тут разлегся.
– Не ждите! – в согнутый локоть буркнул Санёк.
– А как же ужин?
В голову полезли чужие мысли о рисе и чае.
– Я не хочу, – глухо отозвался Санёк, зарываясь в подушку.
– Санёк, ты чего? Обиделся? Из-за часов, что ли?
– Пошел ты со своими часами!
Так и тянуло повернуться и врезать тупому Ваде по башке.
Санёк сильнее натянул на голову одеяло.
– Ну и пойду! Больно ты нужен, – обиделся Вадя.
Дверь шарахнула, и наступила тишина, словно Слепцов вышел не из гостиничного номера, а шагнул в другое измерение. Это там – шум, крики, жизнь. Здесь – тишина и покой. Никто не ходит, никто не дышит, никто не живет.
Санёк резко сел в кровати. Сбежать бы туда, в коридор. Присоединиться бы к жизни.
Он сделал эти несколько шагов до двери, постоял, поглаживая ладонью холодный пластик обшивки. Какое-то время тупо смотрел на не свою руку. Тонкое запястье, узкая кисть, маленькие пальцы. Захотелось натянуть рукав на локти, чтобы спрятать все это. Но у футболки рукав слишком короткий, чтобы он мог вообще хоть что-то прикрыть.
Нет, надо поспать. Закрыть глаза, провалиться в преисподнюю добрых снов и злых кошмаров и вернуться победителем.
Сначала в нос ударил сильный неприятный запах кислятины. Это было похоже на испортившееся молоко, на лежалые носки, на заплесневелый хлеб. И уже потом он услышал негромкое недовольное бормотание.
