Гуляев со своими казаками вернулся лишь крепко за полдень, говорил, что пробовали уцелевших каблуковцев подстрелить, но те тоже не лыком шиты оказались. И уходили быстро, и направление выбрали такое, что не очень-то постреляешь, распластались над темной-то землей, как ни целься – все одно промажешь. Тем более, против солнца и на скаку.
Коням Гуляев радовался больше всего, Рыжов даже заподозрил, что он только коней и хотел отловить в степи и привести в эскадрон, его они больше людей интересовали. А ведь будет Гуляев командиром эскадрона, подумалось Рыжову, если меня чпокнет, тогда моего. А если уцелею, то скоро собственный получит. Вот коней побольше соберет, и прикажут ему эскадрон составить.
Борсина, когда чуть в себя пришла, стала укладывать раненных на телеги. В помощь ей Рыжов определил Шепотинника, и тот, как всегда стал со всем очень хозяйственно разбираться. Что-то приказал перенести в свои эскадронные телеги, которые по всем степям почти без толку до сих пор таскали, но тут они понадобились, да так, что еще три трофейные пришлось в добавок ремонтировать.
Рыжов сходил, посмотрел, как мужики с этим управляются. Хорошо они работали, вот только… Дай Шепотиннику волю, он чуть ли не колеса от телег на них нагрузит. Крестьянин он все же, собственник, куркуль. Хотя до сих пор эта его способность была эскадрону на пользу.
Потери оказались все же большие для такого-то боя. Если бы Табунов в атаку не бросился, обошлись малой кровью, а так… Два десятка убитых, столько же раненных, из них семь человек довольно серьезно. Еще с десяток раненных могли в седлах сидеть, но все-равно и перевязки требовали, и смотреть за ними приходилось. Сам-то Рыжов знал как это бывает, крепится мужик, говорит, мол, да я на коне уверенней рану заращу, а потом брык, и все, уже его лежачим везти приходится.
В общем, главная трудность – так шесть десятков людей распределить, чтобы и раненных скорее к своим доставить, и еще на обоз для золота хватило. А его, как говорил Табунов, двадцать шесть ящиков. И теперь быстро его не вывезешь, если найдешь… Все-таки придется, думал Рыжов, охрану усилить, и может быть, ждать, пока дополнительные телеги со станции приведут. А до тех пор охранять – и от чужих, и от своих тоже. Вот для этого надежных людей уже не слишком много у него осталось, лучше бы побольше.
Но делать нечего, два десятка хороших бойцов, под командой Гуляева выделили, чтобы раненных везти. И пленных заодно с ними под конвоем довести, пусть с ними другие разговаривают, сам Рыжов к ним и не подошел ни разу, даже когда с иных из них сапоги снимали, а ведь идти им нужно было далеко, босиком не получится. Но тем, кого совсем уж подъраздели все же разрешили в другую обувку влезть, задерживаться в этом переходе Гуляев им не позволит, для раненных это плохо. И вообще, как ни крути – плохо.
Направление ему Рыжов определил не на Татарск, а на станцию Чаны. По словам всезнающего Раздвигина это было быстрее, потому что ближе. А потом, уже пообедав поплотнее, согревшись остатками разбитых телег, и распределившись по-новому, снова в путь отправились.
От нормального эскадрона их было теперь менее половины, и смотрелись они как-то не так, словно куцый хвост у овчарки. Но делать нечего, уж лучше Каблукова в ловушку заловить, как они заловили, чем дать ему по степи носиться. Сами же двинулись восточнее, куда Борсина указала. Сказала, по своему обыкновению, туманно:
– Мощная там энергетика, господин товарищ Рыжов. Я чувствую.
Он попробовал было на нее опять прикрикнуть, чтобы не обращалась к нему старорежимно, до для нее сейчас это было все равно, она как после боя сделалась бледной, так и оставалась. Кажется, переживала.
И эта фраза ее дурацкая, мол, все – русские, не давала Рыжову покоя. Он даже подумал, что ночью следует приставить какое-нибудь охранение к ней, вдруг вздумает удирать? И ведь уже разок удрала, у Кумульчи затаилась, и теперь, если удерет, хлопот будет много, пока найдешь ее… А впрочем, Раздвигин сказал, когда Рыжов попробовал было его заставить при Борсиной находиться, что она на это уже не решится.
Рыжов и сам видел, что она обмякла, словно сама получила одну из тех пуль, которыми их белые поливали. Скромной сделалась, молчаливой. И уже голову держит не так высоко как прежде. И сидит в тачанке ссутилившись. Но она нужна, как и Раздвигин зачем-то нужен. А ведь Рыжов хотел его с Гуляевым в Чаны выслать, чтобы и с ним там по-красноармейски поговорили, но передумал, чего уж… Знает он эти места, вон какие карьеры нашел на раз.
Под вечер второго дня они увидели холмик, чудной такой, словно бы чуть ярче освещенный заходящим солнцем. И правильной формы, как курган, хотя тут, кажется, курганов уже не было. Далеко все же от тех мест, где курганы бывают.
Но от холмика этого вверх поднимался дым, плотный, даже на темнеющем небе издалека заметный. Кто-то из несовсем знающих бойцов ружья приготовили, ведь в эту же сторону остатки каблуковцев ушли, на восток или на юго-восток. А приблизительно туда же они теперь и двигались.
Холмик этот Рыжов решил осмотреть как следует, к нему и людей повел. С собой захватил пяток ребят на конях посвежее и Раздвигина, но тут оказались просто казахи. Они сидели на кургане, жгли костер из какого-то кустарника как бы без надобности, и чего-то ждали. А юрты свои поставили в стороне, чуть не в двух верстах. И овец в округе видно не было, может, ушли они за свежей травой, а может, еще что-то…
К казахам подскакали плотной группой, казахи головой повертели, когда к ним бойцы направились, но никто из них даже на ноги не поднялся. Словно у них было дело поважнее, чем всяких проезжих приветствовать. У самого склона, прямо перед конями неожиданно, словно из-под земли, вырос еще один казах, молодой, даже борода не выросла.
– Кто такие? – спросил Рыжов, мельком вспомнив, что первый вопрос обычно задавал Табунов, но теперь он был похоронен под склоном карьера.
– Мы тут делом занимаемся, – отозвался молодой казах. – Отары не пасем, мы теперь это место долго обходить будем.
– Что? – не понял Рыжов.
– Вы бы, молодой человек, – начал Раздвигин вежливо, – пояснили, что за дело. – Он теперь гораздо чаще держался около Рыжова, и даже приходил ему на помощь, хотя никто его не просил.
– Это колдуны наши, мудрые люди, – пояснил казашек. – Они делают то, что должно быть сделано.
– Не понятно, – буркнул кто-то с седла, кажется, Супрун.
И резковато поднял коня вверх по склону, в сторону дымного костра, только круп жеребца его засверкал в заходящем солнце. Рыжов за ним поскакал, пусть и не так резво у него получилось, но все же решительно. За ним стали подниматься на курган и остальные.
