Будто шла она в плотном тумане на чей-то жалобный плач. Шла, ничего не видя перед собой – того и гляди рискуя ухнуть в какую-нибудь ямину. И хорошо если сломаешь ногу, а не шею… Но разве до этого, когда тот, кого так любишь, призывает тебя на помощь?
И Наталья шла, каждое мгновение готовая провалиться, погибнуть, и все же уверенная в том, что с ней ничего не случится. Эту уверенность вселял в нее доносящийся из тумана плач. Плакали с тихим постаныванием, с жалобным подвыванием, словно боль буквально разъедала маленькое живое существо.
И вот ради того, чтобы унять эту боль, Наталья бы не то что сквозь туман, через ад прошла бы, напрямик, дороги не выбирая, сметя все на своем пути.
А потом туман кончился. Разомкнулись влажные объятия, и Наталья поняла, что стоит на небольшой полянке. У дальнего ее края сидел, сгорбившись, маленький мальчик, баюкая у груди левую руку. Услышав шаги, вскинул заплаканные глаза, и сквозь отраженную на лице боль ясно просияла улыбка.
– Мамочка! – Он вскинулся навстречу, но тут же снова присел, будто придавленный невидимой тяжестью. Пожаловался тихонько:
– Бо-ольно…
– Сыночек! – Наталья ринулась вперед. Бухнулась перед ребенком на колени, с невыносимой бережностью коснулась его прячущейся под правой рукой левой ладошки. – Где болит? Покажи?
Он протянул было ручку, но тут же пугливо оборвал едва начатое движение. Наталья сама с величайшей аккуратностью вытянула ее наружу.
– Не бойся, я осторожненько… – Она поперхнулась, задохнувшись от куснувшей сердце боли, – вместо маленьких пальчиков чернели-багровели запекшейся кровью култышки.
– Кто? – только и успела выдохнуть она, как мгла бросилась на нее сзади, накинула на голову плотное покрывало, затянула внахлест, принялась душить и мотать туда-сюда. Пытаясь оторвать невидимые пальцы от горла, Наталья захрипела, напряглась всем телом, отчаянно борясь за свою жизнь, и… проснулась.
В первое мгновение она испытала облегчение, но тут же нахлынула тревога – что за сон, что за мальчик? Мгновенно протянулись ниточки между сном и собственными видениями об улыбчивом малыше, но Наталья усилием воли отогнала их. Да только уснуть уже не смогла. Ночь закончилась, занялся дождливый рассвет. Наталья вертелась на кровати, ощущая неодолимую потребность пойти и проверить, все ли в порядке. Для завтрака она была слишком взвинчена, так что, выпив стакан воды и наскоро приведя себя в порядок, вышла из дома.
В такой ранний час на ясеневой аллейке было безлюдно. Уже издалека что-то показалось Наталье неправильным. Она еще толком и не поняла что – то ли ветки не так наклонены, то ли деревце согнулось, – а сердце уже тревожно заухало, заколошматилось.
Последние шаги она пробежала. Приблизилась к деревцу и обомлела: одна веточка – левая – была отломана едва ли не наполовину. Безобразно торчали расщепившиеся волокна. Наталья оцепенела – ей и в голову не приходило, что кому-то может взбрести на ум обидеть маленькое красивое деревце. Зачем?! Какой в этом смысл? Идешь ты и иди мимо. А тут… Сами собой закапали жгучие слезы, побежали по щекам два горячих ручейка. Наталья спешно вытерла лицо и кинулась к дому. В кладовке она отыскала пылящиеся без дела после продажи дачи секатор и вскрытую коробочку садового вара и заторопилась обратно.
Пока она аккуратно обрезала обломанный конец, замазывала срез варом, в голове все время крутился сон – ее явно позвали на помощь! Кто позвал? Ответ был очевиден – сын. Ее сын, которого она похоронила и который возродился через дерево. Не так уж и удивительно, если поразмыслить. Ожила же созданная Пигмалионом статуя.
– Потерпи, сынок, – шептала Наталья, аккуратно размазывая вар, – все заживет.
Получилось и впрямь хорошо. Уже через две недели на раненой ветке проклюнулись новые почки. И ветка снова стала рукой, пусть и немного отличающейся от другой, целой.
Но эти две недели Наталье показались сущим адом, ее буквально трясло от мысли, что кто-то снова может совершить подобное. Ведь застраховаться от такого было невозможно. Не спас бы ни заборчик вокруг, ни какая-нибудь табличка. Не жить же рядом в палатке. Она и так теперь гуляла по аллее пять-шесть раз в день. Забегала домой перекусить и снова спешила на аллею.
Конечно, она примелькалась. Собачники, матери с малышами, пенсионеры обратили на нее внимание. Ее начали узнавать, здороваться, пара человек регулярно осведомлялись, все ли у нее в порядке. Она и сама понимала, что ведет себя странно. Ходить по полдня по одной и той же аллее туда-сюда значило рано или поздно вызвать к себе ненужный интерес.
А ближе к середине лета аллейку взялись мостить брусчаткой, и сновавшие повсюду рабочие смотрели на Наталью с раздражением. И она сдалась.
И как оказалось, зря. Вскоре ей снова приснился сон. Конечно, они и так ей снились – легкие, цветные, связанные с ребенком в зеленом комбинезончике, но такой – вязкий и тягучий – всего лишь второй раз.
Снова вокруг плавал туман. Снова плакал мальчик. В тумане к нему кралась сумасшедшая бабка. Под ногами чавкало.
– Потерпи, сынок, потерпи… – бормотала Наталья, из последних сил пробираясь по вязкой топи.
– …дядя плохой… – слышалось сквозь всхлипывания.
– Какой дядя, сынок? – Выбравшись на сухое место, Наталья присела перед сыном на корточки. – Скажи, какой дядя?
– Дядя в черной кофте… – Мальчик икнул. – С полосками… Он опять больно делает…
Всхрапнув, Наталья вынырнула из сна, будто из бани, – вспотевшая, растрепанная. Тут же схватилась за ворот ночнушки – дышать было нечем. Сделав несколько глубоких вдохов, она скатилась с кровати и принялась лихорадочно одеваться. Мельком бросила взгляд в окно – меж мрачными невыспавшимися панельками брезжил бледно-розовый с пепельным оттенком рассвет. Пепел розы, некстати подумалось Наталье. Какой красивый цвет, какое страшное утро. В кладовке она взяла секатор и замерла – остатки вара израсходовались в прошлый раз. Секунда ушла на размышление – Наталья зашарила на полках, где у хозяйственного Андрюхи лежали скотчи и изоленты. Взяв и то и другое, она бросила все в пакет и выскочила за дверь, больно ударившись плечом об косяк.
До знакомого места Наталья долетела за три минуты. У дальнего конца недоделанной аллейки громоздились оставшиеся палеты с брусчаткой и кирпичами для окантовки будущей клумбы. Наталья пробежала несколько метров и замедлила шаг.
Возле ее ясеня стоял человек. Что его выгнало на улицу в столь ранний час? Ах, да совсем неважно! Мужчина был в черной кофте. С белыми полосками. Не очень высокий, но широкоплечий, неопрятно раздавшийся в талии. Правая рука сжимала бутылку пива, то и дело кидая ее ко рту. Левая протянулась к деревцу и пыталась отломить веточку длиной в палец. У Натальи перехватило дыхание, глаза мазнули по сложенным стопками кирпичам. А мужик
