Когда все кончилось, он бессильно опустился на пол и, скорчившись, приник щекой к простыне у ног затихшего Чарли.
Какая тишина…
Как тепло.
Молдер открыл глаза.
Мирно горели лампы, так звонко лопнувшие несколько минут… часов? веков? назад. Уютные тесные стены были на своих местах. Старики неторопливо собирали свои флаконы и свечи. Тот, который говорил с Молдером, стоял над ним и смотрел на него сверху вниз.
— Вставай, — сказал он, увидев, что глаза Молдера открылись. — Ты хорошо держал. И ты хорошо держался.
Молдеру показалось, что в суровом голосе скользнула нотка тепла. Он жалко улыбнулся.
— Ноги ватные… — пробормотал он. Старик подал ему коричневую морщинистую руку.
Рука тоже была, как стальной рычаг.
С трудом поднявшись, Молдер увидел Чарли. Обыкновенный маленький мальчик сидел на кровати, поджав под себя худенькие ноги, и ошеломленно озирался. Наверное, он и теперь ничего не помнит, подумал Молдер. И хорошо. И слава Богу.
— На этот раз мы победили, — сказал старик. — Но ты и твоя женщина должны быть очень осторожными. Боюсь, оно теперь знает вас.
Молдер только вздохнул. Сейчас ему было все равно. Стены… свет… нормальный кафельный пол…
Какое счастье!
— Теперь отвези ребенка к матери, — сказал старик. — Ребенку нужна мать.
Дом покойного Стивена Хоуи
— Фокс, — обессиленно проговорила Скалли. Она все еще цеплялась за его руку. — Я думала, уже все… конец. Что это было?
— Не знаю, — ответил Молдер. — И, честно говоря, не хочу знать. Совершенно не хочу. Чем меньше мы будем об этом думать, тем лучше.
На прощание старик еказал ему: прошлое можно победить, лишь заглянув в него широко открытыми глазами — но совсем не обязательно глядеть в него все время.
Похоже, старик был прав, как новенький доллар.
Боюсь, оно теперь знает вас, вспомнилось Молдеру. А я-то как этого боюсь, подумал он. Роскошь ему не помеха. Наивность ему не помеха. Благополучие ему не помеха. Деловитость ему не помеха… Хорошенькое дело. Что же тогда помеха-то?
Чарли сидел на коленях у миссис Хоуи и тихонько плакал, уткнувшись ей в плечо и обняв за шею обеими руками.
— Мама… — лепетал он. — Мамочка… Я так тебя люблю. Мама.
— И я тебя люблю, детка, — давясь слезами и гладя Чарли по голове, тихо отвечала миссис Хоуи. — И я тебя очень, очень люблю.
Теперь в ее дрожащем голосе не было ни капли лицемерия.
Она подняла на Скалли и Молдера виноватый взгляд, а потом, уже не в силах сдерживаться даже при людях, заплакала навзрыд и тоже уткнулась лицом в маленькое плечо, изо всех сил прижимая сына к себе.
То было ее право. Но сейчас она даже не вспоминала об этом.