Арман сложил руки на груди и закрыл глаза.
Кинокартина закончилась около полуночи, коренные обитатели поселка и многочисленные дачники, вывалив из душного клуба, стали растекаться по улочкам и проулкам. Где-то сонно залаяла собака, заскрипели калитки, захлопали двери.
Возле поселкового совета горел единственный на всю округу фонарь. Михаил Квакин и Фигура отделились от людского потока и, нырнув в густую тень, потянулись за куревом. Уселись на невысокой парковой ограде, как пара ворон, и оценивающе разглядывали прохожих.
К ним тут же подбежал Алешка — в сарае его продержали долго, так что на сеанс он безнадежно опоздал, и пытаться проникнуть в клуб не имело никакого смысла, так что он вынужден был полчаса слоняться снаружи, пока кино не закончилось.
— Слышь, Мишка! Тут тебе Тимур натуральную церемонию велел передать… — Он потеребил Квакина за рукав и отдал ему аккуратно склеенный из оберточной бумаги конверт. Поперек конверта шла крупная надпись, сделанная красным карандашом: «УЛЬТИМАТУМ».
— Не взорвется? — насторожился Фигура. — Что значит ульти — матом?
— Пионеры — народец высокой культуры. Наверно, и мат у них какой-то особенный, — повертел конверт Квакин.
— Не. Там внутри только письмо, — объяснил Алешка, вытащил из кармана отцовскую бензиновую зажигалку. — Хочешь, подсвечу читать?
— Это лишнее. Держи! — Квакин отдал недокуренную папиросу мальчишке, разорвал конверт, вытащил разлинованный тетрадный листок и стал читать вслух:
«Атаману шайки по очистке чужих садов Михаилу Квакину…» Это мне, — громко объяснил Квакин. — С полным титулом, по всей форме, «…и его, — продолжал он читать, — гнуснопрославленному помощнику Петру Пятакову, иначе именуемому просто Фигурой…» Это тебе, — с удовлетворением объяснил Квакин Фигуре. — Эк они завернули: «гнуснопрославленный»! Это уж что-то очень по-благородному, могли бы дурака назвать и попроще, «…а также ко всем членам этой позорной компании ультиматум». Это что такое, я не знаю, — насмешливо объявил Квакин. — Вероятно, ругательство или что-нибудь в этом смысле.
— Это такое международное слово. Бить будут, — объяснил стоявший рядом с Фигурой бритоголовый мальчуган Алешка.
— А, так бы и писали! — сказал Квакин. — Читаю дальше. Пункт первый:
«Ввиду того что вы по ночам совершаете налеты на сады мирных жителей, не щадя и тех домов, на которых стоит наш знак — красная звезда …вам, трусливым негодяям, мы приказываем…»
— Ты посмотри, как, собаки, ругаются! — смутившись, но пытаясь улыбнуться, продолжал Квакин. — А какой дальше слог, какие запятые! Да!
«…приказываем: не позже чем завтра утром Михаилу Квакину и гнусноподобной личности Фигуре явиться на место, которое им гонцами будет указано, имея на руках список всех членов вашей позорной шайки. А в случае отказа мы оставляем за собой полную свободу действий».
— То есть в каком смысле свободу? — опять переспросил Квакин. — Мы их, кажется, пока никуда не запирали.
— Это такое международное слово. Бить будут, — опять объяснил бритоголовый Алешка.
— А, тогда так бы и говорили! — с досадой сказал Квакин.[11]
— У них прямо как у рыцарей круглого стола. Братство! — отчитался о шпионской миссии Алешка. — Устав, арбалеты по стенке развешены, шифры, тайные знаки, сигналы, иерархия…
— Чего?
— Это такое научное слово, оно значит, кто над кем командует…
Квакин похлопал мальчишку по бритой голове и отнял окурок обратно:
— Алешка, ну что ты заладил — то научное, то международное, то честное-благородное? Лучше дуй домой, того и гляди твоя нянька хватится, подумает, что ты утоп, опять весь Союз-Освод[12] и милицию переполошит!
Он проводил обиженного мальчишку взглядом, повернулся к Фигуре:
— Слыхал? Совсем распоясались. Тимур у них сперва был просто пионер, потом — натурально комиссар, а теперь бери выше — прямо принц крови! Давно они по соплям не получали! — подытожил Квакин. Разорвал и выбросил конверт, а листок сложил и сунул в карман.
— Так дело поправимое, — недобро скривил губы Фигура. — Лупили мы их и дальше лупить будем. Нам-то теперь что? Даже синяков не остается. Меня с утра отчим как треснул! А я ничего — развернулся, ему на ботинки плюнул и пошел, насвистываю. Правильно блатные говорят — лучше пусть трое судят, чем четверо несут!
— Оно, может, и правильно, — с сомнением вздохнул Фигура, — когда живешь себе, живешь и помереть не можешь. Только жрать очень хочется… Голодный много не навоюет. Давай, что ли, поищем и куснем кого-нибудь?
— Только трезвого надо выбрать, чтобы башка с утра не болела!
— Трезвого? Это ты, брат, хватил. Где мы такого найдем среди ночи, который на особицу болтается и трезвый?
— Зря Алешку отпустили…
— Своих пацанов кусать не дело. Гешку куснули, и что? Колхозный сторож в него солью пульнул, теперь полный поселок архангелов — расследуют случай, почему человек от соли помер. Кордонов наставили, везде шныряют, в окна заглядывают…
— Просто дурень попался. Сам же попросился — укусите для общей компании, и сразу в колхозный сад полез, хотел сторожем закусить. Мы его честно предупреждали, чур, сразу на людей не бросаться! Действовать с осторожностью.
— Остальных мы тоже предупредили, только они все равно жрут что зря. Уже всем курам в поселке головы отгрызли, козу задрали — а нас всего-то четверо осталось!
— Может, того-этого, пойдем к сарайчику и пионера куснем?
— Придумал. Еще не легче! Чтобы потом пионер под горн из гроба встал и начал с нашими бродягами наперегонки соседских кур душить? Самим жрать нечего!
— Кулацкий у тебя подход, Мишка, — виновато вздохнул Фигура, — но правильный.
— Я вот что подумал — идем к тропке, по которой пастух стадо погонит, там уже как повезет! — Ребята спрыгнули с забора, поправили кепки.
Два темных силуэта растворились в предутреннем сумраке.
Болезненно-бледный туман поднимался над оврагом, предвещая скорый рассвет. В сарае погасили лампу, ребята спрыгивали и темными тенями расползались по дворам — каждый хотел вернуться домой раньше, чем проснутся взрослые.
Женя с Тимуром прощались около куста сирени. Вдруг пенистые гроздья цветов встрепенулись, задрожали, из высокой травы выскочила овчарка и подбежала к ним.
Собака, виляя хвостом и повизгивая, бросилась к Тимуру, прыгнула на плечи, лизнула в щеку — девочка испуганно отпрянула в сторону. Но, похоже, сегодня овчарка Берта, ее старая и недобрая знакомка, была настроена благодушно. Поэтому Женя переборола страх, сделала маленький шажок вперед и решилась поговорить с собакой. Для овчарки имелось важное и срочное дело.
