Я так увлекся беседой, что даже не заметил, в каком направлении он меня вел; знаю только, что шли мы довольно долго. Наконец мы свернули на длинную, обсаженную кустами аллею, которая привела нас к дверям празднично освещенного и внушительного особняка.
К тому моменту, признаться, я был глубоко поглощен живописными откровениями Ваннинга и не запомнил ни единой конкретной черты облика дома либо его окружения.
Все еще смущаясь, я прошел вслед за Ваннингом сквозь раскрытую дверь — и оказался в кошмаре.
Выше я говорил, что дом блестел огнями. Да, он был весь освещен — ярко-багряным светом.
Мы стояли в прихожей — в прихожей ада. Алые ятаганы света, искрясь, отражались от увешанных зеркалами стен. Драпри цвета киновари скрывали коридоры, и темно-красный потолок словно тлел прозрачными пунцовыми огнями рубиновых газовых факелов, горящих в окровавленных светильниках. Люциферический дворецкий принял у меня шляпу и вручил мне бокал шерри-бренди.
Мы остались одни в красной комнате, и Ваннинг обернулся ко мне с бокалом в руке.
— Нравится? — спросил он. — Веселая декорация, чтобы гости пришли в подобающее настроение. Небольшая деталь, заимствованная у Эдгара По.
Я вспомнил великолепную «Маску Красной смерти» и внутренне поморщился при виде этой грубой и вульгарной подделки.
Но все же это свидетельство эксцентричности хозяина произвело на меня известное впечатление. Он пытался чего-то достичь. Я был даже несколько тронут — и отсалютовал бокалом египетскому жрецу в этой жуткой прихожей.
Бренди обожгло язык.
— А теперь — очередь гостей.
Он отдернул занавес, и мы вошли в просторный зал справа.
Зеленым и черным бархатом были обиты стены, серебром отливали подсвечники в нишах. Мебель, однако была современной и достаточно бесцветной; но взгляд на толпу гостей снова перенес меня на мгновение в мир видений.
«Оборотни, божества и черные маги», — так, кажется, говорил Ваннинг. В его загадочном замечании было больше недосказанности, чем преувеличения. Гости являли собой пантеон преисподней всех народов земли.
Оркестранты в углу нарядились скелетами, и благодаря дьявольски умелому освещению скелеты эти казались издали пугающе реальными. Танцоры кружились по полу на зловещем фоне эбенового и изумрудного бархата.
Я увидел непристойного Пана, плясавшего с иссохшей ведьмой ночи; шальная Фрейя обнимала жреца вуду; вакханка похотливо вилась вокруг безумного дервиша из Ирема. Здесь были друиды, гномы, русалки и кобольды; ламы, шаманы, жрицы, фавны, людоеды, волхвы, вурдалаки. То был шабаш — воскресший древний грех.
Затем, когда я смешался с толпой и был представлен гостям, мгновенная иллюзия рассеялась. Пан оказался плотным джентльменом средних лет с довольно заплывшими глазками и солидным животом, который не могла скрыть набедренная повязка из козлиных шкур. Фрейя — отчаянно кокетничавшей дебютанткой с хищными кошачьими глазами обыкновенной потаскушки. Жрец вуду был просто хорошо воспитанным молодым человеком, вымазанным жженой пробкой, с немного не соответствовавшим роли шепелявым английским выговором.
Я познакомился, наверное, с дюжиной гостей и тотчас забыл их имена. Меня немного удивило, как высокомерно вел себя Ваннинг: с некоторыми наиболее болтливыми масками он обходился почти пренебрежительно.
— Веселитесь, чувствуйте себя как дома! — бросил он через плечо, увлекая меня за собой. — Сборище дураков, — понизив голос, поделился он. — Но кое с кем я хотел бы вас познакомить.
В углу тесным кружком сидели четверо. На всех, как на Ваннинге, были маскарадные костюмы явно религиозного свойства — одеяния посвященных.
— Доктор Дельвин.
Старик в вавилонском, чуть ли не библейском облачении.
— Этьен де Мариньи.
Смуглый, красивый жрец Адониса.
— Профессор Вейлдан.
Бородатый гном в тюрбане дервиша.
— Ричард Ройс.
Молодой ученый в очках и монашеской рясе.
Все четверо вежливо поклонились. Но стоило Ваннингу назвать мое имя, как их сдержанность сразу же испарилась. Они дружески окружили нас с Ваннингом, а тот тихо проговорил мне на ухо:
— Это настоящие участники сообщества, о котором я вам говорил. Я видел, каким взглядом вы смотрели на остальных. Вполне вас понимаю и согласен с вами. Те люди — неисправимые глупцы. Но мы — посвященные. Вероятно, вы задаетесь вопросом, зачем мы созвали стольких гостей. Разрешите мне объяснить. Лучшая защита — это нападение.
— Нападение — лучшая защита? — озадаченно повторил я.
— Да. Предположим, что мы действительно заняты серьезным изучением черной магии.
Он еле слышно, чуть выделив голосом, выдохнул слово «предположим».
— Предположим, что дело обстоит именно так. Но разве наши знакомые из светских кругов не стали бы возражать, сплетничать, пытаться все выяснить?
— Да, — согласился я. — Вполне вероятно.
— Ну разумеется. Вот почему мы перешли в атаку. Мы во всеуслышание объявили, что увлечены оккультизмом. Свое увлечение мы не скрываем, устраиваем эти глупые вечеринки, что позволяет нам спокойно заниматься настоящей работой. Умно, не правда ли?
Я улыбнулся, соглашаясь с ним. Да, Ваннинг был отнюдь не глуп.
— Думаю, вам будет интересно узнать, что доктор Дельвин является одним из лучших этнологов страны. Де Мариньи — известный оккультист; если помните, несколько лет назад его имя упоминалось в связи с делом Рэндольфа Картера. Ройс — мой личный секретарь, а профессор Вейлдан — тот самый Вейлдан, знаменитый египтолог.
Забавно: Египет в тот вечер то и дело напоминал о себе!
— Я обещал показать вам любопытные вещи, друг мой, и сдержу свое обещание. Но нам придется еще с полчаса тер-
петь это стадо. Затем мы поднимемся наверх, где начнется подлинное собрание. Терпение, мой друг.
Четверо посвященных снова поклонились, и Ваннинг повел меня к центру комнаты. Танец прекратился, гости разделились на группки и оживленно болтали. Демоны пили мятные джулепы; девственницы, назначенные в жертву Великой Матери, искусно наносили на губы помаду. Мимо прошел Нептун с сигарой во рту. Все веселились, как могли.
Маска Красной смерти, подумал я. И тогда я увидел — его.
Он вошел, будто сойдя прямо со страниц Эдгара По. Черные и зеленые занавесы в дальнем конце комнаты разошлись в стороны, и он точно появился не из двери за ними, а из скрытых глубин драпировок.
Серебряные свечи силуэтом высветили его фигуру, и при каждом движении вокруг него словно начинал мерцать ужасающий нимб. На миг мне показалось, что я гляжу на него сквозь кристаллическую призму: в странном освещении он виделся то расплывчатым, то предельно четким.
