Он вошел, будто сойдя прямо со страниц Эдгара По. Черные и зеленые занавесы в дальнем конце комнаты разошлись в стороны, и он точно появился не из двери за ними, а из скрытых глубин драпировок.
Серебряные свечи силуэтом высветили его фигуру, и при каждом движении вокруг него словно начинал мерцать ужасающий нимб. На миг мне показалось, что я гляжу на него сквозь кристаллическую призму: в странном освещении он виделся то расплывчатым, то предельно четким.
Он был — сама душа Египта.
Длинное белое одеяние скрывало тело с текучими, неразличимыми контурами. Когтистые руки свисали из развевающихся рукавов, украшенные перстнями пальцы сжимали золотой жезл с символом Глаза Гора.
Верхняя часть одеяния переходила в черный капюшон с жесткими краями, и на этом контрастном фоне отчетливо выделялась голова — воплощение ужаса.
Голова крокодила. Тело египетского жреца.
Эта голова была кошмарна. Приплюснутый череп ящера, весь зеленый и чешуйчатый сверху, безволосый, покрытый слизью, блестящий и тошнотворный. В костяных пропастях глазниц горели раскаленными углями глаза, глядя поверх отвратительных изгибов длинной рептильей морды. Складчатая пасть с громадными грозными челюстями была полуоткрыта, виднелся розовый высовывающийся язык и покрытые грязной пеной зубы кинжальной остроты. Казалось, эти страшные клыки двигались — но может, то была лишь игра света.
Какая маска!
Я всегда гордился определенной чувствительностью. Я способен очень тонко чувствовать. И теперь, когда я пристально оглядел этот триумф болезненного лицедейства, мои чувства словно испытали удар. Я чувствовал, что эта маска была реальна — реальней всех гротескных костюмов гостей. Сама причудливость маски делала ее еще более убедительной по сравнению с жалкими кустарными нарядами расступавшейся перед нею толпы.
Он пришел один, судя по всему, и никто не пытался заговорить с ним. Я потянулся вперед и похлопал Ваннинга по плечу. Я хотел познакомиться с этим человеком.
Ваннинг, однако, поспешил к подмосткам и о чем-то заговорил с музыкантами. Я оглянулся, раздумывая, не подойти ли мне к человеку-крокодилу.
Он исчез.
Жадным взглядом я обшаривал толпу. Бесполезно. Он исчез.
Исчез? Да существовал ли он? Я видел его — или думал, что видел — всего лишь мгновение. Я не мог прийти в себя от изумления. Все эти египетские сны наяву… Может быть, воображение сыграло со мной очередную шутку. Но почему тогда меня захлестывало чувство реальности происходящего?
Однако эти вопросы так и не нашли ответа, потому что мое внимание отвлеклось на подмостки. Начиналось получасовое действо, предназначенное Ваннингом для развлечения «гостей». Ваннинг назвал его подачкой для глупцов, уловкой, скрывающей истинную работу — но я нашел спектакль более впечатляющим, чем можно было ожидать.
Огни поменяли цвет и сделались тоскливо-синими, туманными, кладбищенскими. Гости усаживались; тени их превратились в размытые пятна цвета индиго. За подмостками взмыл орган, завибрировала музыка.
Это была моя любимая мелодия — превосходная, звучно-похоронная первая сцена из «Лебединого озера» Чайковского. Музыка гудела, дразнила, рокотала, трубила. Она шептала, ревела, угрожала, пугала. Она даже произвела впечатление на гогочущую вокруг гусиную стаю и заставила гостей замолчать.
Последовал Танец дьявола, выступление мага и заключительный ритуал Черной мессы, включавший и вправду жутковатую иллюзию жертвоприношения. Все было очень странным, весьма болезненным и донельзя фальшивым. Когда вновь зажегся свет и оркестранты вернулись на свои места, я нашел Ваннинга, и мы торопливо пошли через зал. Четверо собратьев-исследователей уже ждали.
Ваннинг жестом велел мне следовать за ними. Мы незаметно скользнули за драпировки у подмостков, и я очутился в длинном темном коридоре. Ваннинг остановился у обитой дубовыми панелями двери. Ключ блеснул, заскрипел в замке, повернулся. Мы оказались в библиотеке.
Кресла, сигары, бренди — все это по очереди предложил нам улыбающийся хозяин. От бренди — превосходного коньяка — мои мысли на миг снова закружились. Все казалось нереальным: Ваннинг, его друзья, этот дом и этот вечер… Все, кроме человека в крокодильей маске. Нужно спросить о нем Ваннинга.
Резкий голос вернул меня к действительности. Ваннинг говорил, обращаясь ко мне. Его голос звучал торжественно, тембр казался необычным. Я словно впервые услышал его — как если бы передо мной был настоящий Ваннинг, а тот, другой, радушный обитатель гостеприимного дома, был всего только притворщиком, таким же иллюзорным, как карнавальные костюмы Марди Гра.
Пока он говорил, на меня внимательно глядели пять пар глаз: кельтско-голубые глаза Дельвина, проницательные галльско-карие — де Мариньи, серые под очками — Ройса, темная умбра Вейлдана и глаза самого Ваннинга, превратившиеся в стальные точки. И каждый взгляд будто задавал вопрос:
— Отважишься ли ты?
Но Ваннинг произнес нечто намного более прозаическое.
— Я обещал вам необычное времяпрепровождение. За этим вы и пришли. Но должен признать, что мои побуждения не были исключительно альтруистическими. Вы… вы нужны мне. Я читал ваши рассказы. Вы кажетесь мне искренним последователем мудрости; мне нужны ваши знания и советы. По этой причине мы решили поделиться своими секретами с малознакомым человеком. Мы вам доверяем — иного выхода у нас нет.
— Вы можете мне довериться, — тихо сказал я.
Впервые я заметил, что Ваннинг говорил не просто искренне — он нервничал. Рука с сигарой дрожала, на лбу под египетским капюшоном выступил пот. Ройс, молодой ученый, теребил кисти веревочного пояса своей рясы. Остальные по-прежнему глядели на меня, и их молчание было куда тревожнее, чем необычная искренность в голосе Ваннинга.
В чем причина? Меня опоили, мне все это снится? Голубые огни, крокодильи маски и мелодраматические тайны. И все же я поверил.
Поверил, когда Ваннинг нажал на скрытую в большом библиотечном столе пружину и фальшивые ящики разошлись в стороны, открыв зияющее пространство. Поверил, когда он с помощью де Мариньи извлек оттуда саркофаг с мумией.
Поверил, не успев даже подробней рассмотреть футляр — ибо Ваннинг направился к полкам и вернулся со стопкой книг. Он молча протянул их мне. То были его верительные грамоты; они подтверждали все то, о чем он мне говорил.
Только у истинного оккультиста и адепта могли иметься эти странные книги. Тонкие пластины стекла защищали кро-щащиеся обложки заслуженно пользующейся дурной славой «Книги Эйбона», а также первых изданий «Cultes des Gou-les» и почти легендарного труда «De Vermis Mysteriis».
