В конце концов разрозненные людские островки начали сливаться воедино, заполняя собой центральные площади и улицы. Стало еще теснее и шумнее. Тут и там давали представление балаганы. Резвились, как дети, кукольники, шуты, акробаты, жонглеры. Отовсюду неслось восторженное пение флейт, задиристое дребезжание трещоток и рассыпные звуки тимпанов. Толпу время от времени разрезали, пролагая путь, ряженые на ходулях. Кое-кого из них со смехом стаскивали, и тогда кто-нибудь другой делал попытку взглянуть на мир свысока. Иногда в толпе мелькали и маски особого рода – те, с которыми Ди уже успела познакомиться. Вокруг большеголовых уродов сами собой создавались лакуны – даже уйдя с головой в шальную маскарадную стихию, люди сторонились их, а ненароком угодив в пространство отторжения, сей же миг отшатывались и снова врастали в толпу.
Ди не замечала времени. Они жила жизнью маски – до остального ей не было дела. Огней и фейерверков на улицы выплеснулось столько, что казалось, будто давно наступил вечер – огонь заглушал дневной свет, хотя солнце только-только начало склоняться. Ди играла роль недоросля, сбежавшего из-под родительской опеки. Ей настойчиво и умело подыгрывали местные красотки и дурнушки, одинаково припрятавшие лица под затейливыми масками. Они ластились к фальшивому кавалеру, пытались околдовать, обаять, соблазнить. Ди (маска!) маневрировала между ними, от одной к другой, что-то шептала им на ушко, оглаживала прелестницам бока и то, что ниже, раздавала пустейшие обещания. Кое-кому этого оказывалось мало, и они томно упрашивали жуира снять маску, гадали вслух, что под ней скрывается – невинность или испорченность, пытались внезапно, исподтишка сорвать ее. Ди со смехом лупила их по пальцам, ловко уворачивалась от настырных рук.
Роль сорванца-волокиты настолько удавалась ей, что на нее обращали внимание и мужчины. Некоторые смотрели не скрывая зависти. Другие прятали удивление успехом «мальчишки» под пренебрежением и толстошкурыми шуточками.
– Эй, милашка, идем со мной. Я дам тебе больше, чем ты сможешь получить от этого сопляка, удравшего от мамкиной титьки.
Под незлой хохот тех, кто слышал эту тираду, верзила, наряженный пиратом, закинул руку на плечи одной из красоток и потащил ее в сторону. Тотчас парочка канула в толпе, а Ди ошарашенно смотрела им вслед, прилипнув к месту. На волосатой руке «пирата» она явственно видела татуировку. Дата – «июнь 1999 г.» и имя – «Маша». Только и всего. Ди судорожно пыталась сообразить, что же это такое, но ей никак не удавалось. Мысли не слушались и отскакивали в разные стороны, как мячики. С обоих боков ее теребили барышни, требуя к себе внимания, и в конце концов она решила, что померещилось.
Однако ж заминка имела последствия катастрофические. Ди потеряла бдительность, и барышне половчее удалось наконец-таки сдернуть с нее маску. Ди спохватилась, потянулась за маской, но было поздно. Ее разоблачили. О том возвестили визг и хохот милашек.
– Девица! Ай, срамница!
– Ах, какой хорошенький мальчик нам достался!
– Вот умора. Ой, не могу, ой, держите меня. Опростоволосились мы, девушки. Ну негодница! Ну насмешила!
Мило улыбаясь, Ди помахала им рукой и попыталась улизнуть. Но, пятясь задом, вдруг почувствовала на себе тяжелый, давящий, изучающий взгляд. Она поискала в толпе глазами и почти сразу наткнулась на него. Точнее, споткнулась – потому что узнала. Ее держал в фокусе страшила, которого она видела на крыше с «карбонарием» Филемоном. Тот, у кого из-под носа она увела свалившуюся на нее карту. Он, очевидно, тоже узнал похитительницу – потому и пялился, будто снайпер, по мишени тоскующий. С минуту Ди в ужасе смотрела, как он пробирается к ней сквозь толпу. Как целится в нее глазницами поганой маски. А потом побежала – насколько то позволяла густая, вязкая людская масса. Сердце колотилось как одержимое, к вискам подкатывал жар, ноги норовили подкоситься. Ничего не видя перед собой, она бесчувственно расталкивала ряженых, отдавливала чьи-то ноги, с упорством сверла ввинчивалась в живую плоть толпы. И не оглядывалась. Она и так знала – образина идет за ней, теперь он ее не оставит, он загонит ее, как гончий пес верную добычу.
Внезапно толпа закончилась. Ди вывалилась в пустое уличное пространство, будто вышла из сдерживающей движения воды на берег. Секунду дала себе, чтобы отдышаться, и снова пустилась в бега, уходя от центра города. Люди попадались все реже и реже и в конце концов перестали встречаться вовсе. Их всех вобрала в себя гигантская туша карнавала, окраинный город был совершенно пуст.
Ди замедлила бег. Она запыхалась и почти обессилела. Одной сдобной булки на целый день – да еще с подобными скачками – было все-таки маловато. Скоро перешла на шаг. Настороженно прислушиваясь, старалась не топать и не дышать, как насос. Она почти поверила в то, что ей удалось уйти от урода, затеряться в этих узких, кривых, петляющих улочках. Но как оказалось, успокаивать себя было преждевременно. Будто в дурном сне она вдруг увидела саму себя – идущую навстречу. И почудилось, что кто-то смеха ради перегородил эти два метра уличной ширины зеркалом. Отражение – если это было отражение – тоже увидело ее и теперь испуганно таращилось.
Ди остановилась – отражение сделало еще несколько шагов и тоже замерло в двух десятках метров от нее. Эффект зеркала оказался настолько силен, что Ди, поддавшись его магическому воздействию, не замечала отличий – ни женской одежды (пышная юбка с оборками, корсет, накидка), ни затянутых в узел длинных волос, ни сопровождения двойника. Она смотрела только на лицо женщины – это было ее собственное лицо.
«Нира!» Вслед за вспышкой догадки сверкнула и вторая молния – Ди увидела того, кто стоял за спиной Ниры. Он подошел ближе к женщине и положил руку ей на плечо. Большеголовая образина! Ди вздрогнула и, неосознанно повинуясь магии зеркала, резко обернулась. Чудовище, от которого она бежала, приближалось, лишь немного отставая во времени от «отражения».
Ди сорвалась с места, дикой кошкой заметалась по улице, как по клетке, в поисках хоть какой-нибудь щели. Но дома стояли впритирку друг к дружке, не пускали ее. Она не знала, что ей грозит, попадись она в лапы образин, как не знала и того, зачем здесь Нира, что связывает ее с уродами, – но попадаться в любом случае не желала. Чувствовала – ее стошнит от одного их прикосновения. Не столько от страха, сколько от омерзения. Неужели Нира их не боится?
На ее счастье у образин была медленная реакция. Пока они неторопливо и бесстрастно зажимали ее в клещи, Ди «с мясом» сдернула дохлые ставни с окна убогой хибарки, содрала полупрозрачную пленку бычьего пузыря (кажется, это и в самом деле был он, как и полагалось средневековой халупе) и, не глядя, ухнула внутрь головой вниз.
