С помощью своей говорящей веревки Безмолвная объяснила Крозье, что тюлень может задерживать дыхание под водой всего на семь или восемь минут – самое большее на пятнадцать. (Эти единицы времени Безмолвная обозначила определенным количеством ударов сердца, но Крозье полагал, что перевел их в минуты достаточно точно.) Если он понял Безмолвную правильно, у каждого тюленя есть своя территория, как у собаки, волка или белого медведя. Даже зимой тюлень должен защищать границы своей территории, и потому, чтобы обеспечить себя достаточным запасом воздуха в своих подледных владениях, тюлень находит самый тонкий лед и выдалбливает там конусообразную отдушину, достаточно широкую в нижней части, чтобы туда поместилось все тело, но с предельно маленьким отверстием на самой поверхности льда, через которое может дышать. Безмолвная показала Крозье острые зазубрины на ластах мертвого тюленя и для пущей наглядности поскребла ими лед.
Крозье верит Безмолвной, когда она при посредстве своей говорящей веревки объясняет, что на территории одного тюленя находятся дюжины таких конусообразных отдушин, но он не может найти ни одной, хоть ты тресни. «Конусы», которые она ясно изображает с помощью своей веревки и сама без труда находит здесь среди нагромождений ледяных глыб, практически невидимы среди сераков, торосных гряд, ледяных валунов, маленьких айсбергов и расселин. Крозье наверняка сотню раз спотыкался о чертовы отдушины, но неизменно принимал их просто за неровности льда.
Сейчас Безмолвная сидит на корточках возле такой тюленьей отдушины. Крозье находится в дюжине ярдов от нее, и она знаком велит ему оставаться на месте.
На некотором расстоянии от отдушины – как же все-таки она их находит? – Безмолвная кладет на лед маленькие прямоугольные кусочки оленьей шкуры, которые подбирает и перекладывает вперед после каждого шага, и приближается к ней, осторожно переставляя ноги в толстых меховых сапогах с одного на другой, чтобы снег ни разу не скрипнул, пусть сколь угодно тихо. Оказавшись рядом с отдушиной, она медленными плавными движениями, подобными движениям русалки, втыкает в снег разветвленные оленьи рога и укладывает на них нож, гарпун, веревки и другие охотничьи принадлежности, чтобы иметь возможность взять любой нужный предмет, не производя ни малейшего шума.
Перед выходом из снежного дома Крозье перетянул свои рукава и штанины ремнями, как учила Безмолвная, чтобы одежда не шуршала. Но он знает, что, если сейчас подойдет ближе к отдушине, произведенный им шум покажется тюленю подо льдом сродни грохоту рухнувшей башни из консервных банок – если там есть тюлень, – и потому он напрягает зрение, всматриваясь в лед под ногами, различает квадратный кусок оленьей шкуры размером два на два фута, который Безмолвная неизменно оставляет для него, и медленно, осторожно опускается на него на колени.
Крозье знает, что до его прихода, когда Безмолвная уже нашла отдушину, она осторожно и медленно убрала ножом снег, прикрывающий отверстие, и расширила само отверстие костяным наконечником, насаженным на толстый конец гарпуна. Потом она обследовала отверстие с целью убедиться, что оно находится прямо над глубоким вертикальным тоннелем во льду, – в противном случае шансы на точный удар гарпуном невелики, – а потом снова возвела над ним маленький снежный холмик. Затем она взяла тоненькую косточку, привязанную длинной веревкой, скрученной из сухожилий, к другой косточке и опустила ее глубоко под лед, положив другой конец сигнального устройства на оленьи рога.
Теперь она ждет.
Проходят часы.
Поднимается ветер. Облака начинают затягивать звездное небо, и со стороны берега метет снег. Безмолвная неподвижно сидит на корточках над отдушиной, в припорошенной снегом парке, сжимая в правой руке гарпун с костяным наконечником, опертый толстым концом на воткнутые в снег ветвистые оленьи рога.
Крозье видел, как она охотится на тюленя иными способами. В одном случае она прорубает во льду два отверстия и – с помощью Крозье, вооруженного одним или двумя гарпунами, – буквально приманивает к себе тюленя. Может, тюлень и является воплощением осторожности в животном царстве, но, бесспорно, любопытство – его ахиллесова пята. Крозье дотягивается концом своего оснащенного специальным приспособлением гарпуна к отверстию, возле которого сидит Безмолвная, и осторожно водит гарпуном вверх-вниз, заставляя вибрировать две тонкие косточки с воткнутыми в них расщепленными стержнями пера, закрепленные у наконечника. В конце концов тюлень, снедаемый любопытством, выныривает посмотреть на источник странных звуков…
При ярком лунном свете Крозье не раз изумленно наблюдал за Безмолвной, которая ползла на животе по льду, прикидываясь тюленем, двигая руками, как ластами. В таких случаях он даже не замечает тюленью голову, высовывающуюся из отверстия во льду, пока девушка не делает внезапное, невероятно стремительное движение рукой и мгновение спустя не подтягивает обратно к себе гарпун, привязанный к кисти длинной веревкой. Чаще всего с загарпуненным мертвым тюленем на другом конце.
Но сейчас в ночном мраке зимнего дня у них имеется только тюленья отдушина, и Крозье вот уже несколько часов стоит на коленях на своей подстилке, наблюдая за Безмолвной, склонившейся над почти невидимым снежным холмиком. Примерно каждые полчаса она медленно тянет руку назад к оленьим рогам, берет с них странный маленький инструмент – изогнутую деревяшку дюймов десять длиной с тремя воткнутыми в нее птичьими когтями – и скребет им по льду над отдушиной так тихо, что он не слышит ни звука с расстояния нескольких футов. Но тюлень, по всей вероятности, слышит царапанье достаточно ясно. Даже если животное находится подле другой отдушины, в сотнях ярдов отсюда, в конце концов оно исполнится жгучего любопытства, которое окажется для него губительным.
С другой стороны, Крозье понятия не имеет, каким образом Безмолвная может рассмотреть в темноте тюленя, чтобы точно метнуть гарпун. Возможно, при солнечном свете летом, поздней весной или ранней осенью очертания животного еще смутно проглядываются подо льдом и нос его виден в крохотном отверстии отдушины – но при свете звезд? К тому времени, когда сигнальное устройство начинает вибрировать, тюлень запросто может уже повернуть и снова уйти на глубину. Может, она нюхом чует приближение тюленя, поднимающегося из глубины? Или чувствует неким иным образом?
Крозье изрядно замерз (свидетельство того, что он скорее лежит на своей подстилке, нежели сидит прямо) и дремлет, когда маленькое сигнальное устройство из косточек и перьев срабатывает.
Через секунду у него сна ни в одном глазу, а Безмолвная молниеносным движением поднимает гарпун и швыряет прямо вниз в отдушину еще прежде, чем Крозье успевает моргнуть и окончательно очнуться от дремы. Потом она подается назад всем телом и что есть силы тянет на себя толстую веревку, уходящую под лед.
Крозье с трудом встает – левая нога противно ноет и подламывается под ним – и ковыляет к Безмолвной со всей скоростью, на какую способен. Он знает, что сейчас наступил один из сложнейших моментов охоты на тюленя: надо вытащить животное на лед прежде, чем оно, яростно дернувшись, сорвется с зазубренного костяного наконечника гарпуна, коли только ранено, либо просто застрянет подо льдом или пойдет ко дну, коли уже мертво. Скорость играет роль, как всегда говорили на флоте.
Соединенными усилиями они вытаскивают тяжелое животное из отверстия. Безмолвная тянет веревку одной, на удивление сильной, рукой, а зажатым в другой руке ножом рубит лед, расширяя дыру.
Тюлень мертв, но ничего более скользкого Крозье в жизни не встречал. Он подсовывает руку в рукавице под ласту у самого основания, стараясь держаться подальше от бритвенно-острых зазубрин на конце, и рычажным усилием приподнимает и выволакивает мертвое животное на лед. Все это время он судорожно хватает ртом воздух, чертыхается и смеется в голос – свободный от необходимости соблюдать тишину, – а Безмолвная, разумеется, хранит безмолвие, если не считать шумного, с легким присвистом дыхания.
Когда тюлень благополучно вытащен на лед, Крозье отступает назад, зная, что последует дальше.
Тюлень, едва различимый в слабом свете звезд, пробивающемся сквозь низкие, стремительно несущиеся по небу облака, лежит на льду, устремив в пустоту неподвижный и как будто осуждающий взгляд черных глаз; лишь тоненькая черная струйка крови стекает из открытой пасти на белый снег.
Слегка задыхаясь, Безмолвная опускается на лед на колени, потом на четвереньки, а потом ложится на живот, лицом к морде мертвого тюленя.
Крозье молча отступает еще на шаг назад.
Безмолвная достает из-под парки крохотную фляжку, вырезанную из кости, и набирает в рот воды из нее. Она хранила фляжку у голых грудей под мехом, чтобы вода не замерзла.
