жертвы и другие дары. Но те времена давно прошли.
– Что мне с этим делать? Сжечь? Выкинуть? Ей отдать?
– Это ее разозлит. Отдать… Пожалуй, но она озлоблена, ведь ее дитя украли. Я не позавидую тому, кто осмелится отдать его.
Буров сам не понял, как выложил Якову все: о трех пропавших, о Кулике, о силуэте в доме Чернова. Просто не мог больше держать это в себе. И почему-то был уверен – здесь его поймут.
Яков на минуту задумался. Казалось, безумный рассказ совсем не удивил его – взгляд шамана остался ясным и спокойным.
– Понимаете, – вдруг начал он, – сейчас все не так, как раньше. Когда-то и нас было много, и духи были сильны. Их почитали, приносили им дары. Но теперь… Кто их помнит? Даже в нашей общине стали забывать, а иные и вовсе веру сменили. Вот и спят теперь духи. Ну как медведь зимой. Разбудили вы ее. Теперь и ходит она по тундре – злая и голодная, как тот же медведь-шатун. Но сил у нее мало. Иначе сразу всех четверых нашла бы.
– Так что мне-то делать? Эта тварь же тут весь поселок перебьет!
– Она злая, но не безумная. Нашла тех, кто коснулся ее плоти и крови. Кто украл дитя. Но само дитя не нашла. Оттого и… Разобралась с ними по-своему. Нужно вернуть дитя, только сделать это с умом.
Нойда опять повернулся к полке, вытащил откуда-то из заднего ряда потрепанный сложенный листок. Развернул на столе – Буров увидел давнюю, еще советских времен карту Старо-Рыбацкого.
– Смотрите, – сказал Яков и постучал пальцем по карте. – Вот тут есть сейда-камень. Это у саамов как алтарь. Туда раньше и приносили дары духам да богам. Много было таких камней в округе, да затерялись все. Только про этот и знаю. Туда вам нужно.
Буров внимательно посмотрел на точку, куда указывал шаман. На северо-востоке от поселка, пешком туда не дойдешь, тем более сейчас. На уазике можно быстро справиться, если не застрять где-нибудь по пути.
– Нужно ей показать, что ее все еще помнят и чтут. Иначе дитя получит, успокоится, но вас разорвет. А так… Она не дикий зверь. Должна понять. Да и не может она ничего без подношений – только на вере людей и живет. И еще…
Нойда вышел из комнаты, но тут же вернулся обратно, протянул Бурову брякающие мелкие косточки на веревке – жутковатое ожерелье.
– Это для нее, – пояснил Яков. – Ей кости оленьи приносили или мясо. Нужно на сейда-камень положить. Сначала это, потом дитя. Понятно?
– Куда еще понятнее. Только чего она хочет? Ребенка вернуть? Он же мертвый давно.
– Не знаю. Может, не мертвый. Это же духи, а не люди – не забывайте. Или дитя оживить можно. Поговаривали, они умеют переселяться в другие тела. Даже в человеческие. То только Луот-хозик и ведомо.
Старлей закрыл глаза. Духи, переселяющиеся в другие тела… Это все не укладывалось в голове.
– Удачи вам. – Яков дружески похлопал его по плечу. – И не держите на нее зла. Это ее земля.
Когда участковый вышел из дома нойды, растерянно сжимая в кулаке костяное ожерелье, у него на душе воцарился странный покой.
«Да уж, не старейшина это, что бы Маша ни говорила. Шаман он и есть».
Возвращаясь к дежурке за машиной, старлей отстраненно подумал, что совсем забыл про время. Сколько сейчас? Утро уж, наверное, скоро. А доставать телефон лень.
Но все же пришлось – от звонка старлей чуть не споткнулся. Увидев на дисплее слово «Любимая», похолодел. Только бы чего не случилось…
– Матвей! Лерка пропала!
Буров присел в снег прямо на дороге. От биения сердца зашумело в ушах.
– Как – пропала?
– Так! Я от холода проснулась, смотрю – у нее окно настежь, а Лерки нет! Матвей, что делать? Я сейчас с ума сойду! Я все осмотрела, в доме, вокруг дома, орала до хрипа – нет ее!
– Так, спокойно, Маш, я уже бегу. – Буров заставил себя подняться и припустил по дороге, не чувствуя ног. – Следы под окнами есть? По следам ее не искала?
– Да нет там никаких следов! Я проверяла! Я ничего не понимаю, Матвей… А вдруг медведь? А?
– Да какой медведь! Из окна ее вытащил? С чего ты взяла?
– Тут шерсть какая-то у окна и зверьем воняет. Матвей, я больше не могу…
Шерсть и вонь. «Она злая, но не безумная». Значит, увидела его у Чернова и все поняла. Не важно как. И теперь хочет меняться.
– Успокойся и жди, – бросил в трубку. – Я знаю, где она. И скоро верну.
* * *
Ему не хотелось прикасаться к этой мерзости, но выбора не было. Засунув уродца под мышку (он оказался неожиданно легким), Буров выбежал из гаража, кинул сверток в машину и прыгнул за руль.
После разговора с Машей внутри у Бурова не осталось ничего. Только пустота, никаких эмоций. Все сгорело, все, но это ему сейчас и было необходимо, иначе бы он так и остался сидеть в снегу, сжимая мертвой хваткой телефон и обливаясь слезами. И никому уже не помог.
Машина тряслась на дороге, скрипела старым металлом. Он старательно вглядывался во тьму перед собой, но припустившая пуще прежнего метель сильно мешала, запутывала. Старлей вел уазик почти интуитивно – все-таки он неплохо изучил местность за столько лет жизни в Старо-Рыбацком.
Мысли в полном беспорядке крутились в голове. Как эта штука вообще оказалась у немцев? Зачем она им? Изучали, что ли? А потом забросили. Или Луот-хозик их тоже покарала? Но тогда почему не нашла дитя?
Неужели она его не чует? Ведь нашла тех троих. Нашла его, Бурова, хотя он эту тварь не крал. Так почему? Может, она его чует только тогда, когда он рядом с живыми?
Когда уазик выехал из поселка, Буров свернул на восток. Здесь еще была какая-никакая дорога, но буквально с километр придется ехать по чистой тундре, занесенной снегом. Ничего, недалеко. Если припрет – пешком по сугробам полезет. Найти бы только камень. Старлей примерно понимал, где его искать, но в темноте и в метель можно в метре от него пройти и не заметить.
Машину тряхнуло, словно ее толкнули сзади. Буров глянул в зеркало и сжал руль так, что побелели костяшки пальцев.
За уазиком по дороге неслась черная масса – она четко выделялась среди белых хлопьев снега. Бесформенная тварь опять боднула машину, да так, что у старлея еле получилось не вылететь в сугробы.
Нашла, учуяла. Может, отдать ей уродца? Нет, надо к камню, если сейчас заберет, может Лерку не вернуть. И его грохнет. Хотя
