Пауль пришел к собственным выводам и спросил:
– Почему отец Сорелли был так важен для генеральной конгрегации?
– Потому, что на собрании я собирался предложить его в качестве своего преемника.
После подобного признания Пауль почувствовал, как в нем поднимается жар, какое-то время грозивший перекрыть ему дыхание. Возможно, причиной тому был торопливо проглоченный коньяк, попытался он успокоить себя. Но коньяк был совершенно ни при чем, и Пауль прекрасно это понимал. Причиной были слова Гавальда, именно они смутили его и заставили его кровь вскипеть. Ренато Сорелли в роли нового генерала ордена? Пауль никогда не допускал даже мысли об этом. Разумеется, Сорелли прекрасно подходит на эту должность. Или, с горечью подумал Пауль, подходил: мысль о том, что Сорелли уже нет в мире живых, еще не успела укорениться в его сознании. Точнее, Пауль никогда не думал о том, что однажды должность Гавальда займет другой человек. Несмотря на почтенный возраст, генерал иезуитов казался настолько полным вдохновения и силы, что этот вопрос просто не возникал. И даже сейчас, когда Пауль узнал о болезни старика, он все равно не мог найти у него ни единого признака телесной слабости. Да, генерал действительно казался немного утомленным, но, учитывая происшествия последних дней, это было совсем неудивительно. Пауль глубоко вздохнул и почувствовал себя немного лучше.
– Общество Иисуса – влиятельный орден, но никто не станет совершать убийство, чтобы оказаться во главе его. Какое преимущество он бы получил?
– Доступ к нашим тайнам, – ответил генерал почти небрежным тоном.
– Тайнам? – нерешительно повторил Пауль; разумеется, в архивах ордена находится информация о почти пятисотлетней истории ордена, которую лучше не открывать, но при всем желании он не мог себе представить, что там есть нечто, способное буквально потрясти мир. – Какие тайны могут оправдать убийство?
На лице адмонитора читалось неодобрение.
– Не говорите легкомысленно о том, что вам не ведомо. Нашему ордену, Обществу Иисуса, доверено выполнение одного задания, которое…
Едва заметное движение руки генерала заставило его замолчать.
– Отец Мартин совершенно прав, даже несмотря на то, что он едва не сказал слишком много.
На минуту Гавальда закрыл глаза, будто так он мог четко увидеть те тайны, на волосок от разглашения которых оказался адмонитор. И только когда дыхание его стало тяжелым, Пауль осознал, что генерала настиг приступ боли. Массивный Финчер с удивительным проворством вскочил со своего кресла и побежал в дальний угол помещения, где стоял столик на колесиках, а на нем – несколько бокалов и бутылки. Он налил немного жидкости в один из бокалов и принес его генералу. Все это он проделал с такой целеустремленностью, что стало ясно: подобное случается не впервые.
– Вы взяли с собой болеутоляющее, ваше преподобие? – обеспокоенно спросил Финчер, протягивая Гавальда наполненный на три четверти бокал.
Генерал достал из кармана сюртука маленькую черепаховую коробочку и открыл ее дрожащими пальцами. Он поспешно бросил в рот алую капсулу размером с фалангу пальца и запил ее водой. Финчер забрал у него почти пустой бокал и поставил его на столик между креслами, не сводя взволнованного взгляда с Гавальда. Тот откинул голову, снова закрыл глаза и оставался в таком положении две или три минуты. Наконец он открыл глаза, и на лицо его вернулось осмысленное выражение. Казалось, боль улетучилась так же быстро, как и возникла. Взгляд Гавальда опять был устремлен на Пауля.
– Мы не можем открыть вам все, брат Кадрель. Есть вещи, известные только отцу Мартину, отцу Финчеру и мне. Даже его святейшество там, в Ватикане, не в курсе. Хотите ли вы, несмотря на это, помочь защитить наш орден от зла, уже протянувшего свои жадные лапы?
Патетические слова Гавальда раздражали Пауля, как раздражал и весь этот разговор. Но в нем проснулось любопытство.
Именно поэтому, а не только из послушания, которое следует проявлять к генералу, он ответил:
– Да.
Он понял, что это единственный путь способствовать выяснению причины гибели отца Сорелли. Пауль твердо решил ступить на этот путь, хоть и не имел ни малейшего представления о том, куда он его приведет.
Караульный, швейцарский гвардеец у Порта Санта-Анна, держался вежливо, но с достоинством. Проверив служебные удостоверения Клаудии и Альдо, он скрылся в караульной будке, чтобы позвонить.
Два туриста в ярких рубашках, слишком легко одетых для неустойчивой погоды, остановились, а один мужчина в бейсболке, с цифровой камерой наготове, казалось, размышлял, стоит ли снимать этого швейцарца, охраняющего вход в Ватикан. Гвардейцы были не в сине-красно-желтой парадной униформе, со шлемом и красным плюмажем, знакомой всем из телепередач или по открыткам, а в практичной синей повседневной форме с темно-синим беретом. Когда спутники туриста заскучали и пошли дальше, он торопливо сделал один снимок и побежал догонять товарищей.
Караульный, очень молодой швейцарец, длинный и худой, с лицом, усеянным шрамами от угрей, снова вышел на улицу.
– Пожалуйста, подождите еще немного. Синьор Тарабелла придет за вами.
– Но мы же договорились с синьором Уэхара, – удивленно произнесла Клаудия.
Гвардеец едва заметно пожал плечами.
– Я знаю только, что за вами придет синьор Тарабелла.
Олиндо Тарабелла был начальником безопасности и главным инспектором корпуса жандармов города-государства Ватикан, которые вместе со швейцарскими гвардейцами заботились о безопасности в крохотной стране.
Не оставалось ничего иного, кроме как ждать у Порта Санта-Анна и наблюдать за нескончаемым потоком пешеходов и машин, которые двигались мимо ворот в обоих направлениях. Через этот вход дорога вела к почте Ватикана, к аптеке Ватикана, к редакции «Оссерваторе Романо», к типографии Ватикана и ко многим другим учреждениям крошечного государства, оказывавшего такое сильное влияние на весь мир. Вот почему после первой проверки были также и другие контрольные посты, на которых несли вахту служащие жандармского корпуса.
Жандармы почтительно приветствовали мужчину в расстегнутом черном пальто, под которым был костюм-тройка. Мужчина был невысокого роста и держался, возможно, именно по этой причине, очень прямо. Немногочисленные седые пряди украшали его все еще густые волосы и ухоженные бороду и усы. И хотя этого пятидесятилетнего мужчину им еще не доводилось видеть, Клаудия сразу же поняла, что перед ними Олиндо Тарабелла.
Он поздоровался с ней с несколько подчеркнутой вежливостью и улыбкой, открывшей идеально ухоженные – или вставные – зубы. Улыбка напомнила Клаудии оскал пса.
