Зачем Коула забрали к Аянару? Разве в секторе преображения нужны люди, всю жизнь занимавшиеся оружием? «Я работаю, — сказал Коул. — Мы делаем магическую линию вдоль побережья». Я слушала, как он рассказывал про свою новую команду — большую и разрозненную, собранную из осколков других команд — про то, как они пытались сблизится и подружиться, но пока ничего не вышло, получается только работать.
Я слушала и чувствовала, что замерзаю изнутри, заледенелые слезы царапают душу. Почему нас разлучили? Команда должна оставаться единой всю жизнь. Мне было больно, я хотела помочь Коулу и не могла сейчас отделить своих чувств от чувств Кори.
Порыв ветра качнул опоры шатра, они заскрипели, протяжно. Пламя затрещало, забилось, рассыпая искры.
— Вы многого про меня не знаете, — сказал Кори. — Я многое скрывал всю жизнь.
Чувства Коула вспыхнули, отражая мои — мы знаем Кори так давно, что он мог скрывать от нас? Но в белом сне почти также горел огонь свечей и метались тени, и Кори говорил о том, чего я не могла представить.
— У меня особый дар. — Кори крепче стиснул наши руки. В голосе сквозило отчаяние, каждое слово было как шаг в пустоту. — Я умею отдавать свет, это была моя тайная работа.
Он говорил, и словно отголоском неслась его речь из сна. Я слушала и пыталась понять, ничего не упустить на этот раз. Слова рассыпались искрами, складывались в картину, она становилась все ясней.
Мы — звезды, каждый из нашего народа сияет, сила магии и жизни горит в каждой душе. Мельтиар говорил мне об этом и видел свет своих предвестников, видел связи, пронизывающие команды. Видел, что нашу команду разделили, остался лишь след звездного ветра.
— Армия — как звездная сеть, — сказал Кори. — Мельтиар всегда в центре этой сети, через него проходит свет. Но источник света дальше, выше.
Дальше и выше — мы, младшие звезды, не могли туда подняться. Лестницы не вели туда, и даже крылатые воины не могли долететь. Колодцы в городе поднимались к самым вершинам гор, — но ни один колодец не вел в то запретное место.
В самых широких шахтах струилось сияние — прозрачные мерцающие потоки, устремленные вверх. Крылатые воины рассказывали, что эти колодцы никуда не ведут — свет уходит в каменные своды. Но Мельтиар сказал: «Эти потоки есть и там. Они как свет всех звезд. Я поднимался туда, но никогда не выходил из сияющего потока. Я не видел, что там, в чертогах тайны».
Мы называли это место проще — тайный этаж. Все знали, что там живут высшие звезды, но никто их не видел, никто не знал, что происходит наверху.
— Там источник нашей силы, — сказал Кори. — Он дает нам магию, дает свет. Я умею… хранить этот свет, делиться им. Это моя работа. Я делал это в Эджале.
Мне вдруг показалось, что он делает это сейчас, и каждое мгновение, всегда. Я почти ощутила поток, текущий сквозь его ладонь, — прозрачный, как мерцание в колодцах города, живительный, как воды реки, возле которой мы с Мельтиаром были этим утром.
— Вы не сердитесь? — спросил Кори. Его голос стал надломленным и обреченным.
— Нет! — Мы с Коулом сказали это хором, изумление на миг заслонило все чувства.
Кори мотнул головой и объяснил:
— Здесь, в лагере, есть люди, которые на меня сердятся. Говорят, что я притворялся младшей звездой, чтобы не рисковать, и из-за меня…
— Ты про команду Лаэты? — спросил Коул. — Они и со мной ругались.
Я взглянула на него, но Коул смотрел вниз, на отблески огня, пляшущие по краю стакана.
Мне было страшно спрашивать, о чем они говорят, — взгляд у Коула сейчас был темным, а чувства — тяжелыми и далекими. Он любил Лаэту и потерял ее на войне.
Я с Лаэтой была едва знакома, — видела их с Коулом вместе в городе иногда, и иногда на тренировках. Светлые волосы, черные крылья, походка человека, знающего себе цену. Коул мало виделся с ней, ему нельзя было часто уезжать из Эджаля, это вызвало бы подозрения. Но Кори регулярно бывал в городе, привозил письма от Лаэты.
На четвертый день войны мы узнали, что она погибла. Эджаль был уже очищен — («Идеально очищен», — сказал Мельтиар) — и нас перебросили на побережье. Там нам сообщили о потерях при штурме столицы. В команде Лаэты было четверо воинов, остальные трое остались живы.
— И Киэнара они ругали! — сказал Кори. — Он вел их фланг, виноват перед ними теперь. Интересно, виноват ли Мельтиар.
Мы засмеялись, втроем, — и на миг все стало как прежде. Я все еще слышала отзвуки смеха в своем голосе, когда спросила:
— А тебе сказали, почему не искали Мельтиара?
Я почти пожалела об этих словах, — Кори замер, а потом мотнул головой, волосы качнулись, едва не задев огоньки свечей.
— Это сложно, — проговорил он, и затем наступила тишина, недолгая, но тоскливая. Порывы ветра вплетались в нее, шатер стонал. Я спросила о чем-то запретном. Кори вздохнул и сказал, очень тихо: — Понимаешь, он не все помнит.
Я кивнула:
— Про суд.
Не помнит даже, за что его судили, и так страдает от этого.
— Не только, — ответил Кори. Он словно оказался на дороге, с которой нельзя свернуть, и говорил решительно. Мне снова почудилось: с его пальцев стекает невидимый свет, вливается в мою ладонь и в ладонь Коула, входит в кровь, стремится к сердцу. — Он бывал на тайном этаже много раз, видел высших звезд, знает их, знает того, чей я предвестник. Но каждый раз, уходя оттуда — он забывает их, забывает все, что там видел, помнит только то, что они ему велели делать. А когда снова поднимается на тайный этаж — то вспоминает. Так они сделали. Чтобы он не помнил их.
Шатер хранил тепло, мы сидели в круге света, втроем, как раньше, но мне казалось — вокруг лишь ночь. Как можно сделать такое с человеком? Со своим предвестником? Как можно сделать такое с Мельтиаром, за что?
— Наверное, ему скоро расскажут об этом, и все изменится… — проговорил Кори, а потом вскинулся, взглянул на меня почти с мольбой. — Но это тайна! Он не должен об этом знать. Ты не расскажешь ему?
Я смотрела в глаза Кори, и снова, как тогда, во сне, различала боль в их золотистой глубине.
Что с ним сделают, если узнают, что он раскрыл тайну? Я хотела рассказать Мельтиару — он должен знать — но не могла подвести Кори. Что бы не случилось, мы одна команда, я не выдам его.
— Не расскажу, — пообещала я.
— Спасибо. — Кори опустил голову, я снова видела лишь яркую волну его волос. — Наверное, скоро сделают так, что он все будет помнить… Я всегда все помнил, просто молчал. Мне сказали, что меня не заставляли забыть, у меня счастливая судьба. — Последние слова он произнес как чужие, словно повторял за кем-то, и на этих словах его голос сломался и стих.
