– Может, давайте выпьем сначала? А то у меня от ваших умозаключений мозги плавятся, – достал Макс бутылку.
– Подожди ты! – остановил его Лешка.
– Ладно, давай смотреть, что там Мишка написал. – Иван склонился над «Оперативным журналом».
Лешка на мгновение засомневался. А что, если ничего не выйдет? Что, если Мишка недостаточно сильно давил на авторучку и на этой странице никаких следов нет? Но когда он, наклонив карандаш, начал заштриховывать страницу, сразу понял, Мишка давил как надо, удивительно, что бумагу не порвал. Закончив, Лешка откинулся на спинку стула и торжественно произнес:
– Ну, а я что говорил?!
Иван взял журнал. В принципе, разобраться можно, но некоторые буквы не пропечатались.
«1 5 – озв ил опер ор С оев с Южно п анци и со о п лючении с ф дера 3 на фид 3 в 0: 0:00 – не смог перекл ся, пот у что в я йке фидер 38 си ел мерт ая ста уха».
– Ну, Макс, теперь давай выпьем. – Лешка сиял. – А человек с высшим образованием пусть покумекает, что тут написано.
– У меня тоже высшее образование, – сказал Максим и, выхватив журнал у Ивана, всмотрелся в написанное. Пару слов сумел разобрать, но что они значат…
– Верни тетрадочку и налей водки. – Теперь улыбнулся и Иван.
– Наливай, наливай. Ванюха сейчас все нам объяснит.
Иван переписал буквы на отдельный лист и подставил недостающие. Это оказалось настолько легко, что он едва не закричал от восторга.
«Позвонил оператор С…оев с Южной подстанции и сообщил о переключении с фидера № 38 на фидер № 43 в 0:00. 0:00 – не смог переключиться, потому что в ячейке фидера № 38 сидела мертвая старуха».
«Мертвая старуха?! И здесь старуха?!»
Иван взял наполненный стакан и выпил. Максим прочитал вслух заполненные фразы.
– М-да. Значит, не совсем без ума был, раз решил скрыть то, что написал. Вырывать лист нельзя, заметить могут. А пролил чернила – и дело с концом.
– Это ты, Максюша, с концом. – Развалясь на стуле, Лешка смотрел на листок с расшифрованной записью. – Человек, написавший такое, не может очухаться и сказать: «Е-мое! Что ж я такое пишу? Надо бы спрятать, а то подумают, что я того». Не может по одной причине: он писал о том, что видел. И ему даже в голову не могло прийти, что этого никто, кроме него, не видит.
– Но кто-то же разлил чернила!
– А это мы скоро выясним, – коротко произнес Иван.
* * *
«Неужели все? Неужели я опоздал и этот сеанс теперь убьет Ваню? Ваню и еще бог знает кого!»
Эдик набрал номер телефона в кабинете Ивана. Гудки. Длинные, протяжные. Положил трубку на рычаг, постоял некоторое время у телефона, потом развернулся и пошел на кухню. Он не находил себе места. Открыл холодильник. Бутылка водки одиноко стояла на полке дверцы. Чертовски хотелось напиться.
Эдик не стал ярым борцом с алкоголизмом, показывающим на личном примере, как прекрасно можно обходиться без горячительных напитков. Ничего благого в его отказе от алкоголя не было. Обычная трусость. Он боялся умереть. Эдуард закрыл холодильник, сел на табурет у стола, покрытого старой клеенчатой скатертью со смазанными цветами.
«Если Ваня не ответит, надо тормошить доктора. Шестая смерть! А что, если кто-нибудь, сопоставив факты, выйдет на меня? И тогда меня посадят! Снова трусость. Какие, к чертям собачьим, факты? Надо забрать диск до того, как Иван посмотрит его. Вот и все».
Эдик встал и пошел в комнату. Снова набрал номер телефона в кабинете Щеглова, и снова безрезультатно. Тогда он позвонил доктору Соколову. Ну, здесь, слава богу, есть кто-то живой. Раздался щелчок, и милый женский голосок проговорил:
– Приемная доктора Соколова. Чем мы можем вам помочь?
– Здравствуй, Наташа. Это Эдуард Филиппович. Соедини меня, пожалуйста, с Ильей Сергеевичем.
– Здравствуйте, Эдуард Филиппович. А Ильи Сергеевича нет. Он вчера утром улетел в Москву.
– А скажи мне, милое дитя, – Эдик чуть не задохнулся от ярости, – Илья лично для меня ничего не передавал?
– Сейчас, одну минуту. – Он услышал на том конце шорох бумаг. – Сейчас, сейчас.
Тишина.
– Э-э, Наташенька? – Эдик подумал, что с девушкой что-то случилось. Инсульт, инфаркт. Да вообще, пусть будет что угодно, лишь бы не думать, будто над тобой издеваются.
– К сожалению, ничего, Эдуард Филиппович.
Эдик чуть не грохнул трубку об стол.
Чертова кукла!
Он еще раз набрал номер Ивана. Либо не берет, либо его уже нет в живых. Потом взял с вешалки куртку, обулся и вышел из квартиры.
Пьяный мужчина, спотыкаясь, ввалился в дом. Выругался и только тогда заметил сына. Илюша расставлял солдатиков на деревянной скамейке, собираясь расстреливать их из пистолета с присосками.
– Где твоя мать, щенок?
Отец почти каждый день напивался и бил маму. Илюше тоже перепадало, когда он не успевал спрятаться в своей комнате под кроватью. Мальчишка продолжал поправлять солдатиков, краем глаза наблюдая за отцом.
– Нарожают выродков, потом воспитывай, – усмехнулся мужчина и, пошатываясь, пошел в кухню. – Верка, сука, ты где?
Илья услышал, как отец разбрасывает кастрюли, сковородки. Затем раздался звон. Разбилось что-то стеклянное.
Еще рано.
Он почувствует, когда надо забиваться в пыльный угол под кроватью. Знал, что почувствует. Но сейчас еще не время. Если повезет, отец раскурочит кухню и завалится спать.
«Хочу, чтобы он уснул и не проснулся», – думал иногда Илья.
Ему становилось стыдно за эти мысли, и он просил прощения у Бога, как его учила бабушка. Но после очередного выброса негативной энергии родителя Илюша повторил уже становившееся привычным заклинание. Чем чаще он желал смерти отцу, тем реже просил прощения за это у Бога.
– Сука! – орал отец (звон бьющегося стекла). – Верка, бл…ь!
Илья поставил последнего солдатика и отошел к стене. Поднял руку с пистолетом, прицелился. Что-то разбилось настолько громко, что Илья вздрогнул и нажал на спусковой крючок. Присоска вылетела и угодила в один из многочисленных нарисованных орденов на груди какого-то дядьки на плакате. Илья видел его как-то по телевизору. Смешной такой. Весь в орденах и разговаривал, будто с набитым ртом.
Илья посмотрел в сторону кухни. Отец притих. Можно было задуматься о спасении. Нет… Отец там что-то ел, громко хлюпая и чавкая, как свинья.
«Был бы мой наган настоящим, – думал мальчик, разглядывая игрушку, – я бы эту свинью…»
Он подошел к плакату с важным дядькой, оторвал присоску и повернулся к входной двери. Там стояла мама. Она вела себя как-то странно: прижала к губам указательный палец и пошла к кухне, на ходу снимая верхнюю одежду. Шапка, шарф и пальто упали на пол. Мальчик никогда ее такой не видел, но понял, что с ней.
Мать была пьяна!
Илья собрал ее вещи и положил на лавку, скинув перед этим на пол так и не расстрелянную армию. Сел рядом, прислушиваясь.
Он знал, что скоро настанет тот самый миг, когда придется лезть под кровать и слушать мат, удары и всхлипывания.
Как-то, после очередного такого концерта, Илья спросил маму:
– Почему мы живем с ним? Почему не можем бросить его и найти себе другого папу?
Мать заплакала и обняла Илюшу:
– Потому что он наш и мы любим его. Никакой другой папа нам не нужен.
– Но я не люблю его! – крикнул Илья.
– Тихо, сынок, тихо. Если папа тебя услышит, ему может это не понравиться. – Женщина погладила сына по голове. – Он наш, и мы должны его любить.
– Я не должен, – прошептал мальчик и пошел в сторону кухни.
В руке он сжимал пистолет.
Он не хотел этого. Думал просто остановить отца. Поэтому, войдя в кухню, направил пистолет на отца и грозно, совсем как взрослый, сказал:
– Отойди от мамы!
Отец медленно повернулся и посмотрел на игрушечный пистолет.
– Ты что, сопляк, фильмов про войну насмотрелся?
Мальчик не задумываясь нажал на спусковой крючок. Карандаш, вставленный в дуло пистолета вместо присоски, попал мужчине в глаз. Отец взвыл от боли.
– Ах ты сучонок! Да я тебя сейчас разорву!
Брань и рев отца, крики матери – все как во сне. Будто голову Ильи обернули в толстый слой ваты. Если бы это было действительно так, Илья только рад был бы. Он не почувствовал бы боли от сильного удара по голове.
Отец взял мальчика за ногу и за руку и, размахнувшись, кинул его, словно тряпичную куклу, на закрытую дверь. Мать завизжала, подбежала и попыталась остановить мужа. Он наотмашь ударил ее и, пошатываясь, двинулся к сыну. Илья понял, что пора бежать к своему укрытию. Но кровь из раны на лбу залила все лицо. Он почти ничего не видел и не слышал. Зато понимал: если отец его схватит, ему будет очень плохо. Поэтому вскочил и побежал прямо на отца – это был единственный путь к его укромному месту. Но в спальню Илья не побежал, а нырнул под большой обеденный стол у окна. Сел спиной к стене и выставил перед собой трясущуюся руку с револьвером.
Отец увидел, куда побежал сын, и последовал за ним.
Мать снова встала на его пути. Он размахнулся… но женщина ударила первой. Отец осел на колено. И только когда он упал, Илья увидел ручку ножа, торчащую из его груди.
