Затем незваный гость получил еще один удар. Рядом с гробом лежала бумага, исписанная чернилами старинным средневековым почерком. Он был знаком со старыми рукописями и поэтому без труда читал слова. Они были такие: «Наконец-то пришел глупец!» Причем чернила были еще влажными.
Гленморрис огляделся со странным чувством смешанного страха и ужаса. Кто-то только что написал эти слова. Но где же перо, где чернила и, главное, где писавший? И, что еще более неприятно, кем он был?
Потом его взгляд упал на крышку гроба, лежащую на полу. На ней была гравированная табличка с именем одного из его самых ранних известных предков, умершего много столетий назад. Гленморрис вспомнил, что слышал об ужасной жизни этого человека, который якобы продал душу дьяволу и совершил немыслимые преступления. И он вспомнил также, что все записи о месте погребения этого человека были утеряны, и что его могилы не было с остальными древними лордами Гленморрисами. И тогда слова на каменной кладке поразили его, как удар: «Гленморрис исчезнет, когда придет Гленморрис»! Может быть, этот ужас был скрыт до тех пор, пока он, как дурак, не нашел его?
Больше в комнате ничего не было, но где же ее покойный обитатель? Это был неудобный вопрос, который должен был возникнуть следующим. Гленморрису оставалось только закрыть панель, поставить на место скрывавший ее предмет мебели, убрать все следы своей работы и надеяться на лучшее. Но было совершенно ясно, что кто-то или что-то находится на свободе в этом месте, и с ним было бы очень неприятно встретиться.
Когда Гленморрис вошел в свою комнату, ему показалось, что он снова слышит этот злобный звук где-то в доме. Он лег и попытался заснуть. Но мог ли он уснуть, пока не дремлющий ужас бродит вокруг? Как он мог отдыхать, когда нечто, что должно было упокоиться много веков назад, все еще бодрствовало и явно злокачественно? В этом мире Гленморрису больше не будет покоя.
Когда он спустился вниз, после того как несколько часов безуспешно метался на кровати, старый управляющий ждал его, чтобы сообщить, что все слуги подали прошение о разрешении немедленно уйти. И он не очень удивился, услышав их историю.
Оказалось, когда горничные спустились вниз, чтобы приступить к своей обычной работе, их поразил сильный запах чего-то, что они описали как «серу». Затем они обнаружили на дверях темные отпечатки пальцев, похожие на следы ожогов, и две из них заметили что-то, что исчезло за углом, прежде чем они смогли разглядеть, что это было. Одна из них была грубо оттолкнута чем-то, что пронеслось мимо нее, хотя ничего не было видно. И сразу после этого она обнаружила, что ее платье обгорело в том месте, где невидимый злоумышленник задел ее. Поэтому не было ничего удивительного в том, что все служанки пребывали в состоянии нервного срыва и истерики.
Но было еще кое-что, что нужно было рассказать, и рассказал это дворецкий. Это был пожилой здравомыслящий человек — последний, кто мог вообразить, будто он что-то видит. Он не был суеверен и с большим презрением относился к тем, кто верил в сказки. Но на этот раз он не мог отделаться от свидетельств собственных чувств.
Спускаясь вниз, он проходил мимо двери библиотеки, когда ему показалось, будто внутри кто-то движется. Зная, что лорд Гленморрис еще не спустился, он тихонько толкнул дверь, чтобы посмотреть, кто это. И то, что он увидел, заставило его онеметь от ужаса. Рядом со столом стоял человек в одежде средневекового дворянина, который держал перед собой стопку старых титулов на поместье Гленморрисов из кладовой, рвал их на куски и бросал в камин. Огня в камине не было; но как только каждый кусочек покидал руки таинственного незнакомца, он, казалось, загорался и падал пылающим в очаг.
Дворецкий ахнул, а незваный гость обернулся и посмотрел на него. И тут дворецкий впервые в жизни потерял сознание. Но прежде чем лишиться чувств, он увидел, что незваный гость — скелет в одеянии древнего графа. В глазницах, где когда-то были глаза, теперь тлели два красных уголька, а вокруг костлявых пальцев играли маленькие синие огоньки. Неудивительно, что клочки бумаги загорались, когда они брался за них! Когда он снова пришел в себя, ужаса уже не было, но обгоревшие остатки бумаг лежали в камине.
Слуги ушли днем, и лорд Гленморрис почувствовал, что не имеет права возражать. Остались только старая экономка, поступившая так, отчасти потому, что не хотела оставлять молодого графа, которого нянчила в детстве, а отчасти потому, что была стара и довольно слаба и не чувствовала себя в состоянии найти новое место, и один из лакеев, который не верил рассказам других слуг и думал, что может рассчитывать на щедрую награду за услужение графу.
В течение дня ничего не происходило, но лорд Гленморрис повсюду находил свидетельства того, что на свободе и в действии находится очень злой и злобный враг его семьи. Оружейная комната была просто разграблена, а самые важные документы так основательно уничтожены, что теперь будет трудно доказать его право на что-либо. Он также обнаружил, что историческая корона его предков, которую носили на многих коронациях, была разбита на мелкие кусочки. Но он не видел врага, хотя в некоторых случаях было ясно, что тот побывал в комнате незадолго до этого; и раз или два он снова слышал этот злобный шипящий звук.
Последний раз слуга видел лорда Гленморриса около одиннадцати вечера, когда тот сидел в библиотеке и писал письма. Утром его тело все еще находилось в кресле, но губы, которые одни могли рассказать историю его конца, теперь замолчали навсегда. Его лицо говорило о страхе и ужасе, которые невозможно выразить словами, а выпученные глаза свидетельствовали о смерти от удушья. Десять ожогов на шее говорили о том, что его схватили горячие пальцы, а кучка пепла на столе — все, что осталось от писем, которые он писал. Только одна бумага осталась нетронутой, хотя и сильно обгорела; и на ней было написано средневековым шрифтом: «Гленморрис дождался, когда пришел Гленморрис»!
Два дня спустя в западной галерее замка вспыхнул таинственный пожар, хотя там никого не было, и никто не мог предположить его причину. Он разрушил всю сторону этого места и уничтожил Роковую комнату.
Когда прошлое возвращается
Мы с Хенсоном долго спорили по этому поводу. Когда Хенсон начинает спорить, у меня возникают серьезные проблемы. Не то чтобы Хенсон был прав, потому что он, как правило, ошибается, но он — самая большая проблема, с какой мне когда-либо приходилось сталкиваться, когда дело доходит до того, чтобы заставить его образумиться. Он один из тех людей, которые не могут признать, что они безнадежно побеждены: на самом деле, чем сильнее он побежден, тем больше он уверен в своей победе.
Я — не таков. Хотя обычно, — я бы даже сказал, всегда, — я бываю прав, никто не готов признать себя неправым больше, чем я. То, чего я хочу добиться, — это правды, всей правды, и, если возможно, немного больше, чем правды. Что думают другие, меня не касается: это свободная страна, и люди вольны быть глупыми, как им заблагорассудится.
Например, когда я сказал, что война не продлится и не может продлиться более двух лет, я был вполне готов признать, что если правительство не будет действовать с той мудростью и энергией, которые я им приписываю, то я не могу нести ответственность за то, что может произойти на пути продления войны. Поэтому мое предсказание было достаточно верным: неверными оказались позиция и действия правительства. Если информация, которую вы используете, неверна, вы не можете нести ответственность, если ваши выводы окажутся несостоятельными.
Когда же Хенсон предсказал, что война продлится более четырех лет, его аргументы были абсурдны, а выводы, следовательно, необоснованны. Он был безнадежно неправ, и никто не знал этого лучше, чем он сам. Простая случайность, что конец войны совпал с датой, на которой он настаивал вопреки всякому здравому смыслу, было не более и не менее как простым случайным совпадением и нисколько не меняло сути дела.
