Ребекка поймала себя на том, что не ест, а пристально разглядывает Уильяма.
— У вас все… нормально? — спросила она и мгновенно почувствовала себя полнейшей идиоткой.
Какое тут может быть «нормально»? Если бы что-нибудь случилось с Байроном… Ребекка резко встряхнула головой, стирая из мозговых клеток эту мысль.
Уильям не обиделся на вопрос. Он ласково потрепал Ребекку по руке и подлил ей кофе.
— Думаю, у меня так же, как и у тебя, — сказал он. — С ее уходом мир сильно потускнел. Слишком долго Мэйлин была моим миром.
Его голос дрогнул, но Уильям справился с собой.
— Извини, мне нужно выйти в зал. Ты оставайся здесь и ешь. Когда они уйдут, я тебя позову. У тебя будет время остаться с ней наедине.
— Погодите. А мне нужно что-нибудь делать? — выпалила Ребекка, только бы не оставаться одной. — Какие-нибудь бумаги, которые подписывают в таких случаях?
— Сейчас ничего не нужно. Мэйлин дала мне весьма четкие инструкции на этот счет. Она не хотела, чтобы ты тратила время на разные бюрократические процедуры. Мы все с ней сделали заранее.
Уильям нагнулся и убрал ей с лица прядь волос, отчего Ребекка почувствовала себя совсем маленькой.
— Байрон скоро придет. Кстати, ты можешь сходить за ним. У нас в доме ничего не изменилось. А я пойду… к Мэйлин.
— Мэйлин там нет, — прошептала Ребекка. — Только пустая оболочка.
— Я знаю, но и ее оболочка достойна заботы. Поверь мне, Ребекка: Мэйлин заслужила прекрасный отдых. — В его глазах блеснули слезы. — Женщина редкостных достоинств. Сильная. Добрая. Смелая. Все эти черты она видела и в тебе. Ты должна быть смелой, Ребекка. Пусть она гордится тобой.
— Постараюсь, — прошептала Ребекка, отгоняя предательские слезы.
Уильям ушел, оставив ее наедине с горем. Первым импульсом Ребекки было подняться наверх и разыскать Байрона.
«Трусиха!» — мысленно отчитала она себя.
Нет, лучше она посидит здесь одна. Она годами жила одна и так же одна путешествовала. И почему справляться с горем легче, когда на тебя смотрят? Мэйлин еще много лет назад учила Ребекку скрывать от внешнего мира свои «ахиллесовы пяты». «Любовь моя, у каждого из нас есть уязвимые стороны, — говорила Мэйлин, когда Ребекке доставалось от одноклассников или незнакомых людей. — Чтобы быть сильной, нужна не только твердость характера. Нужно еще знать, когда спрятать свои слабости, а когда их можно показать. Среди своих можешь плакать. А перед миром ходи только с высоко поднятой головой».
— Я это помню. Я сильная, — шептала Ребекка.
Она закончила завтракать, а Байрон все еще оставался наверху. Ребекка не стала его ждать, а прошла через неприметную дверь, отделявшую жилую часть дома Монтгомери от его похоронного заведения. В зале прощания было людно. Ребекка шла, отвечая на приветствия, ровным голосом благодарила за соболезнования и не вздрагивала, когда незнакомые люди ее обнимали. Но как бы медленно она ни двигалась, в какой-то момент она оказалась перед гробом Мэйлин.
«Я знаю, что ты ушла. Тебя здесь нет. Это просто оболочка».
Однако тело было очень похоже на ее бабушку. Естественно, проницательный взгляд и улыбка исчезли, но во всем остальном это была прежняя Мэйлин.
Ребекка знала нужные слова. Фляжка лежала в ее сумочке, но знакомый ритуал требовал уединенности. Так всегда поступала и Мэйлин, с той лишь разницей, что она приходила раньше других.
Ребекка наклонилась и поцеловала Мэйлин в щеку.
— А теперь, бабушка, спи, — прошептала она. — Спи крепко и оставайся там, где я тебя положу.
Прощание заканчивалось. Ребекка принимала соболезнования от незнакомых и едва знакомых ей людей. Она не могла застыть возле гроба Мэйлин, а уж тем более — при всех выполнить «тайный» ритуал.
В зале появился Байрон, одетый, как и отец, в строгий темный костюм. Оба Монтгомери постоянно держали Ребекку в поле зрения, готовые, если понадобится, сразу же прийти ей на помощь. Байрон даже хотел к ней подойти, но Ребекка остановила его, слегка покачав головой.
«Я — внучка Мэйлин и сделаю все, что мы с ней обычно делали», — мысленно твердила себе она. Ребекка вспомнила, на скольких церемониях прощания и похоронах успела побывать вместе с бабушкой. Правда, тогда никто не норовил ее обнять и выразить соболезнование. «Я выдержу. Я все выдержу», — повторяла она всякий раз, слыша слова о «безмерной утрате». Время тянулось еле-еле. Может, потому, что они хоронят Мэйлин? Даже прощание с Эллой проходило быстрее.
Хорошо, что здесь не было Сисси и ее дочерей. Они ушли прежде, чем Ребекка появилась в зале. «Убитые горем», как сказал Уильям, сохраняя стоическое выражение на лице.
Монтгомери-старший деликатно выпроводил последних прощающихся. Тогда Байрон решился подойти к Ребекке.
— Хочешь побыть наедине с нею? — спросил он.
— Пока нет. Не здесь, — едва повернувшись к нему, ответила Ребекка.
— Тогда идем.
Он вежливо, но решительно оттеснил трех старух, желавших поговорить с Ребеккой, и увел ее на жилую половину.
— Я могла бы и остаться, — не слишком решительно возразила она.
— Конечно, могла. Но зачем тратить силы на этих старых клуш? Лучше передохни перед поездкой на кладбище.
Они прошли на кухню.
— Байрон, я понимаю, что повторяюсь, но честное слово: ты относишься ко мне лучше, чем я того заслуживаю.
Чтобы не встречаться с ним глазами, Ребекка взяла оставленные ею тарелки и стала мыть.
— Для меня наша… дружба не умирала, — сказал Байрон. — Даже когда ты отказалась отвечать на мои звонки. И не умрет.
Ребекка не ответила. Тогда он подошел и забрал у нее чашку.
— Бекс!
Ребекка повернулась к нему. Байрон не сдержался и обнял ее.
— Пойми, что ты не одна. Мы с отцом всегда рядом. Не только вчерашней ночью. Не только сегодня, а пока мы тебе нужны.
Ребекка положила голову ему на грудь и закрыла глаза. Ей так хотелось поддаться странному, иррациональному зову — быть рядом с Байроном. За всю ее взрослую жизнь ни один человек не вызывал у нее желания остаться с ним рядом. Ни один мужчина, встреченный ей после отъезда из Клейсвилла, не пробуждал в ней мысли о каких-либо обещаниях и обязательствах. Только он, Байрон Монтгомери. Но в этом Ребекка не желала признаваться ни себе, ни ему. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем.
— По-моему, мне перед кладбищем не помешает облегчиться, — улыбнувшись, сказала она.
Байрон молча разжал руки. Уходя с кухни, Ребекка спиной ощущала его взгляд, но он не произнес ни слова.
Когда она вернулась, в кухне ее ждали оба Монтгомери.
