— Шоу окончено. Закрой рот и отправляйся на свое место.
Отстранившись от Сисси, Ребекка протянула ей руку и сказала уже во всеуслышание:
— Позволь, я провожу тебя.
— Нет, — прорычала Сисси, сердито глядя на протянутую руку.
Ребекка наклонилась к ее уху.
— Возьми мою руку и не упрямься. И хватит воплей, иначе я останусь в доме Мэйлин до тех пор, пока твои дочки не превратятся в таких же злобных старых сук, как их мамаша.
Сисси прикрыла рот платком. Ее щеки пылали. Посмотреть со стороны — несчастная женщина, потерявшая мать и не умеющая справиться со своими чувствами. Ребекка знала другое: она наступила гремучей змее на хвост. Расплата наступит, но позже. А сейчас Сисси позволила увести себя от могилы. Взглянув на Лиз, Ребекка заметила на лице той явное облегчение. Обе дочери Сисси старались не смотреть на Ребекку. Тереза взяла мать за руку, а Лиз обняла ее за плечи. Двойняшки не впервые участвовали в мамочкиных спектаклях, и их роли давно были распределены.
Ребекка вернулась на свое место и села, опустив голову. Мак-Лендон начал траурную проповедь. Единственными звуками, заглушавшими его слова, были всхлипывания женщин и крики ворон. Потом Мак-Лендона сменил отец Несс. Ребекка сидела в полном оцепенении. Она не пошевелилась, когда отец Несс кончил говорить и даже когда гроб опустили в могилу.
— Идем, Ребекка, — послышалось справа.
Это была Эмити — единственный человек в Клейсвилле, с кем Ребекка поддерживала хоть какие-то отношения. Люди вставали со своих мест и направлялись к могиле. Кого-то из них Ребекка помнила, других видела впервые. Они все глядели на нее с симпатией, готовые оказать поддержку. В их взглядах было что-то еще — непонятная Ребекке надежда.
— Пойдем. Давай руку, — повторила Эмити.
— Я останусь, — сказала Ребекка, облизывая пересохшие губы. — Я хочу побыть тут. Одна.
Эмити обняла ее.
— Тогда до встречи на поминальном обеде.
Ребекка кивнула, и Эмити отошла. Собравшиеся неторопливо проходили мимо свежей могилы, бросая на нее цветы и горсти земли. Лилии и розы, розы и лилии.
— Красота, растрачиваемая впустую, — прошептала Мэйлин, когда они с Ребеккой бросили цветы на могилу. — Как будто трупам нужны цветы.
Она повернулась к Ребекке и внимательно посмотрела на внучку.
— А что нужно мертвым?
— Молитвы, чай и немного виски, — ответила семнадцатилетняя Ребекка. — Им нужна пища.
— И еще им нужна память, любовь и свобода, — добавила Мэйлин.
Священники хотели подойти к Ребекке, но она решительно замотала головой. Те не настаивали. Внучка имела право проститься со своей эксцентричной бабушкой так, как считала нужным.
Когда все ушли, а могильщики окончательно засыпали гроб землей, Ребекка наконец открыла сумочку и достала старую, украшенную гравировкой фляжку. Она подошла к могиле и опустилась на колени.
— Я ношу ее с тех пор, как получила по почте, — сказала Ребекка. — Я сделала то, о чем ты писала в письме.
Было странно лить на могилу «святую воду» вместе с добротным виски, однако Ребекка точно следовала ритуалу. В кладовой Мэйлин был изрядный запас «святой воды». И «божественного виски» — тоже. Ребекка отвинтила колпачок фляжки, сделала глоток и наклонила фляжку над могилой.
— Ее любили крепко и искренне, — всхлипывая, произнесла Ребекка.
Потом она сделала второй глоток и подняла фляжку вверх, словно собираясь чокнуться с небесами.
— Из моих губ — в твои уши, старый дурень.
Она вторично увлажнила землю виски.
— Спи крепко, Мэйлин. Оставайся там, где я тебя положила. Слышишь?
Ребекка сделала третий глоток и в третий раз брызнула виски на могилу.
— Я буду скучать по тебе.
Теперь ничто не мешало Ребекке выплакать скопившиеся слезы.
Всю церемонию похорон Дайша стояла за деревом. Она сменила одежду, украв черный балахон с капюшоном и джинсы. Все это она нашла в доме женщины, которая рано утром вышла, чтобы вынести мусор. Женщина заметила Дайшу и спросила, что та делает на улице в такую рань. Дайша соврала ей про поссорившихся родителей, из-за чего ей пришлось уйти из дому. Попросила поесть. Женщина повела ее к себе в дом… Когда Дайша закончила есть, женщина уже была не в состоянии подняться, но ее сердце еще билось. И почти вся кожа на ее теле оставалась нетронутой… При мысли о коже и крови желудок Дайши заурчал. Нельзя сказать, чтобы ей нравилось то или другое, но когда голодаешь, выбирать не приходится.
На сытый желудок лучше думалось. А это было важно. Голод плохо действовал на Дайшу. Ей было труднее сосредоточиться. И еще у нее возникало чувство, будто ее тело уменьшается. Что-то наваливалось на нее и принималось тащить и толкать сразу во все стороны. Больше всего Дайша боялась, что распадется на кусочки или растает, как дым на ветру.
Потом она пришла на кладбище и смотрела, как гроб с Мэйлин опустили в землю. Казалось бы, если тебя убили и похоронили, ты уже не выберешься наружу. Но она почему-то выбралась.
Можно было и не прятаться. Все равно никто ее не замечал. А не прийти сюда она не могла. Когда она услышала колокольчик, ее тело само потянулось к месту, где она встретилась с Мэйлин. Почему она не может управлять своим телом? Почему ничего не помнит? Почему ей постоянно хочется есть? Жизнь вокруг стала какой-то… неправильной. А Дайше хотелось знать ответы. Ей не хотелось прятаться. И главное — хотелось, чтобы все снова стало правильным. Одна лишь Мэйлин ее поняла. Но Мэйлин больше нет.
А может, она тоже проснется и вылезет наружу?
Дайша уцепилась за эту мысль. Она стояла и ждала, но из земли никто не вылезал. Дайше стало одиноко. В ее настоящей жизни ей тоже часто бывало одиноко. Она не помнила, как и когда проснулась, как вылезла наружу. Но она проснулась и вылезла. Это Дайша помнила.
Она прислонилась головой к дереву.
Сердитая женщина — та, что никак не хотела уходить от могилы, — продолжала выкрикивать ругательства. Гробовщик несколько раз сердито посмотрел на нее. А еще Дайша заметила, что постоянно смотрит на другую женщину, которая теперь поселилась в доме Мэйлин.
Странно. Эта женщина стала светиться. Она светилась совсем, как Мэйлин. Лунным светом… Да, свет. Это он привел Дайшу к Мэйлин. Она увидела свет и пошла на него, пока не оказалась на кладбище… А новая женщина начала светиться, когда побрызгала из фляжки на землю. Сначала руки, потом и все тело.
Дайше снова захотелось есть. Но попросить было не у кого. У людей, пришедших на кладбище, еды с собой не было. У Гробовщика тоже. И сердитая женщина явно не носила с собой еду.
