— Ничего не понимаю. Зачем мне надо звонить этим людям, когда встречу тебя?
Он нахмурился и вернул записку Хейвен.
— Считаешь, речь шла обо мне?
— А о ком же еще?
— Разумеется, об Адаме.
У входа в спа-салон (а точнее, в бани) не имелось никакой официальной вывески. Френсис и Хейвен обнаружили лишь тускло-голубую дверь с адресом, написанным от руки. За дверью начиналась лестница, ведущая вниз. С каждой ступенью воздух становился все более горячим и влажным. Наконец Френсис и Хейвен добрались до тесной комнатки, где за столиком сидела девушка-администратор. Она оказалась чрезвычайно привлекательной, но тщательно это скрывала. Волосы она стянула на затылке в тугой хвост, а ее белый халат был совершенно безразмерный.
Объявление на стене тактично предупреждало о том, что сюда не допускаются лица младше восемнадцати лет. Когда Хейвен показала свое удостоверение личности, Френсис, не дожидаясь выписки счета, протянула администраторше кредитную карточку. Всякий, кто знал, как разыскать бани, не интересовался ценой сеанса, — это Френсис объяснила подруге еще в такси. Как только перевод денег состоялся, девушка провела клиенток в раздевалку.
Хейвен ожидала увидеть унылое помещение с белыми кафельными стенками и золоченой фурнитурой, а они очутились в комнате, напоминающей пещеру. Похоже, ее высекли прямо в скальной породе Манхэттена. Мебель отсутствовала, если не считать гранитных плит, служивших скамьями. Администраторша поставила на одну из них две проволочные корзинки с простыми хлопковыми халатами.
— Пожалуйста, оставьте свои личные вещи в корзинках, — сказала она Френсис и Хейвен. — К концу сеанса я их вам принесу. Бани за дверью направо.
После краткого инструктажа она удалилась.
В халатике, едва прикрывавшем тело, Хейвен приоткрыла дверь, и девушку моментально окутал горячий воздух. Они с Френсис прошли по коридору и попали в зал с мраморными колоннами и бассейном посередине. От мутно-зеленой воды поднимался пар. Вокруг стояли деревянные шезлонги. Пахло чем-то вроде серы. Свет был тусклым, сквозь пелену проступали призрачные силуэты. Из бассейна поднялась обнаженная женщина и улеглась в ближайший шезлонг.
— Вода поступает из подземной реки, — прошептала Френсис.
— Наверное, это — очень гадкая река, — отозвалась Хейвен. — Прямо из канализации.
— Зелень в бассейне — полезная. А то, что добавляют в воздух, расслабляет, создает хорошее настроение.
— Правда? — изумилась Хейвен.
— Вдохни поглубже, — посоветовала Френсис. — Я понятия не имею, что там за вещества, но я слышала, что у некоторых случаются галлюцинации. Моя бывшая одноклассница, к примеру, десять минут беседовала с канделябром, приняв его за бога.
— Давно здесь бани? — поинтересовалась Хейвен.
Вид у зала был такой древний, будто его построили римляне.
— Не знаю, — призналась Френсис. — Моя бабушка утверждала, что это — лучшее средство от ревматизма. А еще она мне говорила, что в старые добрые времена богатым нью-йоркским девушкам адресок дарили на восемнадцатилетие. Может, и Констанс сюда захаживала, чтобы немножечко shvitz.[7]
— Что?
Френсис печально покачала головой.
— Тебе надо подольше пожить в Нью-Йорке. В Италии к культуре не приобщишься. Ну ладно, где же та дама-прорицательница?
Хейвен побрела вокруг бассейна. Куда бы она ни глянула, всюду натыкалась на компании женщин в белых халатах.
— Ее зовут Феба. Она пожилая. И я сомневаюсь, что она сейчас одна.
— Смотри-ка, — произнесла Френсис и кивнула в сторону.
В темном углу на стуле восседала высокая сухопарая женщина с головой, повязанной полотенцем. Хейвен различила в полумраке только ее шевелящиеся губы. Напротив старухи, наклонившись, расположились две клиентки. Они внимали каждому ее слову.
— Наверное, — согласилась Хейвен. — Ты расслабься, поплавай, а я поговорю с ней.
— Ой, нет, — растерянно пробормотала Френсис. — Я обещала Йейну от тебя не отходить.
— Она — безобидная старушка, — фыркнула Хейвен.
И, не дожидаясь ответа, она оставила подругу у бассейна. Затем нашла шезлонг неподалеку от Пифии, уселась, закрыла глаза и навострила слух.
— Ты была королевой, и тебя убил твой муж, — донесся до Хейвен голос Фебы — плавный и почему-то знакомый. — Он мир перевернул, чтобы заполучить тебя в жены, а потом, когда ты родила ему дочь, а не сына, от тебя отвернулся. И он убил тебя не своими руками. Обвинил тебя в колдовстве, супружеской неверности, инцесте и добился, чтобы за все преступления тебе отрубили голову.
— Боже мой, — жалобно проговорила клиентка.
— Не все наши жизни прекрасны, — устало отозвалась Пифия. — Но ты изменила течение истории. А твоя дочь стала одной из самых могущественных женщин, которых только знал свет.
— Моя? — переспросила та. — Не я?
— Я поняла! — воскликнула ее подруга. — Джоан, похоже, ты была Анной Болейн!
— А кто это? — спросила первая.
— Ну, как же! Жена Генриха VIII. Он отрубил ей голову, чтобы жениться на другой. А у тебя никогда не случалось необъяснимых головных болей?
— Еще бы! — воскликнула первая, едва сдерживаясь от волнения. — У меня порой чудовищные мигрени случаются! И я всегда боялась топоров!
— Правильно! — вскричала ее подружка. — Теперь-то ты знаешь, почему. И не забывай, что в мужчинах ты совершенно не разбираешься. Твой последний муженек тоже бы тебя прикончил, будь у него такая возможность.
Ее спутница, заметно оживившись, повернулась к Пифии.
— Вы не могли бы рассказать мне что-нибудь еще? — умоляюще произнесла она. — У меня вправду были романы?
— Теперь все скрыто во мраке, — ответила Пифия. — Мои силы иссякли. Сеанс окончен.
— Прошу вас! У меня в выходные намечается вечеринка. Я надеялась пригласить Миранду Беннетт, а она даже не здоровается с теми, у кого нет родословной…
Феба остановила женщину мановением руки.
— Хватит. Умолкни. Приходи через два дня.
— Спасибо! — вскричала женщина. — Было так… захватывающе!
— Ступайте! — произнесла Пифия.
Дамы удалились, перешептываясь. Когда они исчезли в дымке, Хейвен встала и направилась к Пифии.
— Многое ли правда из того, что вы им наболтали? — осведомилась она.
Старуха устремила взгляд на Хейвен. Ее лицо, наполовину замотанное полотенцем, казалось старым и хрупким, но светло-карие глаза весело сверкали.
— А ты — дерзкая, — заметила она без обиды. — Неужто ни одна из твоих матерей не говорила тебе, что подслушивать нехорошо?
