Подали завтрак. Мы присоединились к свите придворных паши, не имея возможности пообщаться с ними, так как Али держал нас постоянно при себе. Продолжая свою отцовскую опеку, он потчевал нас миндалем и засахаренными фруктами, словно детей. Завтрак окончился, но Али не отпускал нас.
— Фокусников, — приказал он, — певцов! Те явились. Али обернулся ко мне.
— Чего еще ваша душа желает?
Не дождавшись ответа, он выкрикнул:
— Танцовщиц! — И объяснил мне: — У меня гостит друг — у него есть потрясающая девушка. Не хотите ли посмотреть на ее представление?
Конечно, мы оба вежливо сказали, что хотим. Али повернулся на своем диване, глядя по сторонам.
— Друг мой, — позвал он, — можешь ли ты позвать сейчас свою девушку?
— Конечно, — ответил Вахель-паша.
Я испуганно обернулся. Диван, на котором возлежал паша, находился рядом с моим; должно быть, мы не заметили пашу во время еды. Он выслал слугу с поручением из зала, затем вежливо кивнул Хобхаузу и мне.
Али попросил пашу присоединиться к нам. Он проделал это с таким величайшим уважением, что я был поражен тем, что Али, не уважая никого, кроме себя (как думали мы), обходится с Вахель-пашой почти боязливо. Он был заинтересован и одновременно обеспокоен, узнав, что мы уже знакомы с Вахель-пашой. Мы описали ему нашу встречу в Янине и все сопутствовавшие ей обстоятельства.
— Нашли ли вы своего сбежавшего мальчика? — спросил я Вахель-пашу, одновременно страшась его ответа.
Но он улыбнулся и покачал головой.
— С чего вы взяли, что мой раб был мальчиком? Я покраснел, отчего вызвал у Али припадок восторга. Вахель-паша наблюдал за мной с ленивой улыбкой.
— Да, я поймал своего раба, — сказал он, — но на самом деле это девушка, и сейчас она покажет нам небольшое представление.
— Она прекрасна, — поделился, подмигивая, Али, — как небесные пэри.
Вахель-паша вежливо склонился.
— Да, но она еще и упряма. Я готов думать, что если бы не любил ее как родное дитя, то позволил бы ей сбежать.
Он замолчал, и его густые брови сомкнулись, выражая внезапно охватившую его боль.
Я был поражен, но уже в следующее мгновение набежавшая было тень исчезла с его лица.
— Хотя, — его губы искривились в усмешке, — мне всегда доставлял удовольствие азарт охоты.
— Охоты? — уточнил я.
— Да. Когда-нибудь она должна была бежать из Янины.
— Так значит, вы этого дожидались? Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Допустим. — Он вытянул пальцы, словно это были клешни. — Все это время я знал, что она находится там, прячется. И я поставил своих людей охранять дороги, в то время как сам ждал, — он вновь улыбнулся, — занимаясь в монастыре.
— Но как вы узнали, что она именно в Янине? — спросил Хобхауз.
Глаза паши сверкнули ледяным блеском.
— У меня нюх на такие вещи. Он взял виноградину и аккуратно высосал сок из ягоды. Затем вновь посмотрел на Хобхауза.
— Ваш друг, — сказал он, как бы между прочим, — тот толстый грек, оказалось, что это он прятал ее в подвале своего дома.
— Атанасиус? — с сомнением спросил я.
— Да. Странно, не так ли? Он был большим трусом. Паша взял вторую Ягодину.
— Но, как говорится, тот храбрый из храбрых, кто побеждает свой страх.
— Где же грек сейчас? — поинтересовался я. Али восторженно захихикал.
— Там, — весело просвистел он, — на колу. Единственно, что он сделал стоящее, так это умер этим утром. О, это было зрелище! Толстые обычно быстро умирают.
Я взглянул на Хобхауза. Он был белее покойника, меня же спасло лишь то, что я и так был бледен. Али, казалось, не заметил нашего потрясения, но Вахель-паша наблюдал за нами, и жестокая ухмылка кривила его губы.
— Как это произошло? — как можно более непринужденно спросил я его.
— Я поймал их у Пиндуса, крепости повстанцев, им почти удалось скрыться.
И снова легкая тень омрачила его лицо.
— Почти, но не совсем.
— Этот жирный грек, — встрял Али, — он, должно быть, знал очень много о повстанцах. Но он ничего не сказал. Тогда пришлось отрезать ему язык. Жаль. — Он добродушно усмехнулся. — Да, смелый был человек.
Внезапно легкое движение прошло среди музыкантов. Мы посмотрели туда. На середину зала выбежала девушка в красных шелках. Она приблизилась к нам, мы не видели ее лица, скрытого под струящимися складками покрывал, но смуглое тело было стройным и прекрасным.
Колокольчики на запястьях и лодыжках мелодично зазвенели, когда она распростерлась ниц. По знаку Вахель-паши девушка поднялась. Она замерла в ожидании, и вот раздался грохот цимбал, и девушка начала танцевать.
Лорд Байрон остановился и вздохнул.
— Страсть! Какое это необъяснимое и прекрасное чувство, настоящая страсть молодости и надежды! Она подобна камню, брошенному в болото, она подобна звону давно не звучавшего колокола. Но круги расходятся на воде, и затихает эхо, так же, как и страсть. Это ужаснейшее состояние, так как все мы знаем, что память о счастье есть самое худшее несчастье из всех. Что я могу сказать вам о ней? Что она была прекрасна, как антилопа? Прекрасна, грациозна и полна жизни? — Вампир пожал плечами. — Конечно, я могу говорить, но это не передать словами. Два мучительно бессонных столетия промчались с тех пор, как я видел ее танец. Вы представить себе не можете, как прекрасна она была, в то время как я… — Нахмурившись, он пристально посмотрел на Ребекку. Холодным пламенем сверкал его взгляд, он пожал плечами. — В то время как я стал тем, что я есть теперь.
Он закрыл глаза.
— И все же, это чувство так сильно завладело мной, что я влюбился до того, как узнал, кем было мое божество. Медленно, покрывало за покрывалом, она раскрывала свое лицо. Если она и раньше была прелестна, то теперь предо мной предстало видение расцветающей мучительной красоты.
И снова он посмотрел на Ребекку, и снова нахмурился, страсть и сомнение застыли на его лице.
— У нее были каштановые волосы. Ребекка прикоснулась к своим волосам. Лорд Байрон улыбнулся.
— Да, — пробормотал он, — очень похожие на ваши, только у нее они были заплетены в косы и переплетены золотом. Темные и большие глаза, ее щеки пылали румянцем заходящего солнца, ее губы были нежными и алыми… Музыка закончилась, и девушка опустилась в чувственном порыве на пол, склонив свою голову к моим ногам. Я почувствовал прикосновение ее губ, тех самых губ, которые мне довелось познать раньше, когда мы слились в объятии в гостинице на Ахероне.
Лорд Байрон устремил свой взгляд мимо Ребекки, в темноту. Как будто, подумалось ей, он обращался к кому-то с мольбой, словно тьма перед ним была теми столетиями, что унесли его так далеко от счастья.
— Это был Никос? — спросила она.
