Лорд Байрон устремил свой взгляд мимо Ребекки, в темноту. Как будто, подумалось ей, он обращался к кому-то с мольбой, словно тьма перед ним была теми столетиями, что унесли его так далеко от счастья.
— Это был Никос? — спросила она.
— Да. — Он улыбнулся. — Никос, вернее девушка, выдававшая себя за мальчика по имени Никос.
Она подняла голову, откинув назад волосы. Наши глаза встретились, но она не подала вида, что узнала меня, лишь тупое безразличие рабыни было в ее взгляде. Как же она умна, подумал я, как смела и сильна!
И в то же время, да, и в то же время, — он еще раз посмотрел на Ребекку, — так красива! Неудивительно, что я почувствовал бурление в своей крови и сумятицу в мыслях, мне словно предложили запретный плод из Эдема. Вот она, поэзия жизни, которую я так тщетно пытался найти! Человек, подумал я, не может всю жизнь оставаться на берегу. Он должен отдаться воле стихий, иначе что же такое жизнь? Жалкое существование без страстей и чувств, которое в конечном счете обречено на смерть.
Лорд Байрон замолчал и нахмурился.
— Я всегда верил в это. — Он глухо рассмеялся. — И я полагаю, что это правда. Не может быть жизни без смятения или страсти.
Он вздохнул и вновь взглянул на Ребекку.
— После моих слов, я думаю, вы поймете мои чувства к Гайдэ и причины моих поступков. Ибо я всегда считал, и считаю так по сей день, что подавлять в себе порывы значит убивать свою душу. Поэтому, когда Вахель-паша, сказав, что скоро покинет Тапалин со своей рабыней, пригласил меня к себе, я согласился. Хобхауз был взбешен и поклялся не ехать со мной; даже Али загадочно нахмурился и покачал головой, но я стоял на своем. В конце концов мы договорились, что поедем с Хобхаузом по янинской дороге, а дальше разделимся: он двинется в Амбракию, а я останусь в Ахероне. И встретимся через три недели в Миссолунги, в городке на южном побережье.
Лорд Байрон снова нахмурился.
— Очень романтично, как вы видите, но вскоре я понял, что не только моя страсть толкает меня туда. Он покачал головой.
— Нет, была и другая причина для моего визита в Ахерон. Ночью, перед отъездом Вахель-паши, мне снова привиделся странный сон. Во второй раз я очутился среди руин, но уже не маленького, а большого города, и, куда бы я ни посмотрел, везде были запустение и упадок, разрушенные ступени тронов и храмов, какие-то развалины, высвеченные бледным светом луны, в которых обитали только совы и шакалы. Даже гробницы были раскрыты и пусты, и я знал, что в этом огромном Царстве разрухи живых, кроме меня, нет.
И я вновь почувствовал когти паши, вонзающиеся в мое горло, его язык, слизывающий мою кровь. Затем я увидел его светящийся бледный контур среди кипарисов и камней и последовал за ним. Невероятно древним казался мне паша — как и город, он нес в себе мудрость веков и тайны смерти. Вдали возникла какая-то гигантская тень. «Следуй за мной», — услышал я шепот. Подойдя к зданию, я вошел внутрь. Там было множество лестниц, беспорядочно расположенных и невероятно извилистых. По одной из них поднимался паша, но когда я ринулся вслед за ним, лестница исчезла, и я оказался в замкнутом пространстве. Но паша продолжал подниматься, и в ушах моих звучал его призывный шепот: «Следуй за мной». Но я не мог, я наблюдал за ним и ощущал неимоверной силы желание увидеть, что находится там, наверху, так как я знал, что там бессмертие. Высоко надо мной замыкался купол, пылающий драгоценными камнями; и я понял, что стоит мне достигнуть его, как жажда моя будет утолена. Но паша исчез, и я остался наедине с багровой тенью. «Следуй за мной», — продолжал слышать я, пытаясь проснуться. «Следуй за мной», — но я открыл глаза, и голос затих в утренних лучах солнца.
В течение нескольких последующих дней мне иногда казалось, что я вновь слышу шепот. Конечно, я знал, что это было всего лишь мое разыгравшееся воображение, и все же я был взволнован и обеспокоен. Меня с невыразимой силой тянуло в Ахерон.
Ты вступаешь в связь с вещами,
На которых есть заклятье;
Ты с аскетами в землянках
Злые духи созываешь
И нечистые отродья, что гуляют по долине
В царстве смерти…
Лорд Байрон. «Манфред» (пер. А. Н. Бахурина)
Как мы и договаривались, пути наши с Хобхаузом разделились на янинской дороге. Он поехал на юг; я же повернул назад в горы, чьи продуваемые ветрами тропы вели к Ахерону. Мы ехали целый день без остановок — я говорю «мы», имея в виду, что со мной и Флетчером был еще один охранник, настоящий головорез по имени Висцилий, которого так любезно предоставил к моим услугам Али-паша. Скалистые отроги и ущелья были как всегда безлюдны, и, наблюдая эти дикие места вновь, я невольно в который раз вспомнил, с какой легкостью были убиты мои шесть охранников. Тем не менее я не испытывал беспокойства, даже когда мы проезжали места, где можно было ожидать засады, или когда взгляд мой ловил белеющие на солнце кости. Я, видите ли, был одет, как албанский паша, то есть в роскошные красно-золоченые одежды, а в таком облачении стыдно быть трусом. Так что я закрутил усы, приосанился в седле и почувствовал себя грознее любого бандита на свете.
Было уже поздно, когда мы услышали грохот водопада — это означало, что мы уже достигли Ахерона. За мостом дорога разветвлялась: одна тропа спускалась вниз, к деревне, в которой я ночевал; другая уходила вверх. По ней мы и пошли. Это был крутой узкий проход среди скал и валунов, а справа от нас черные провалы обозначали русло Ахерона. Тут я начал нервничать, отвратительно, пошло нервничать, как будто сам поток, мчавшийся внизу, леденил мою душу, и даже Висцилию было не по себе.
— Мы должны поторопиться, — пробормотал он, глядя на красные контуры горных вершин на западе. — Ночь приближается.
Он вытащил нож.
— Волки, — кивнул он мне. — Волки и другие звери…
Впереди нас солнце раскинуло свои последние лучи по безоблачному небу. Но даже после того, как оно зашло, его жар, плотный и угнетающий, еще долго оставался в воздухе, так что, когда ночь сменила сумерки, звезды проступили на небе, словно капли пота. Дорога становилась все круче — она углубилась в густую кипарисовую рощу, и корни деревьев извивались под ногами, цепляясь за скалы, а ветви, нависшие над тропой, погружали ее во тьму. Внезапно Висцилий придержал лошадь и жестом подал нам знак остановиться. Я ничего не услышал, но когда Висцилий указал на просвет между деревьями, я увидел какое-то бледное мерцание. Я подъехал ближе — дорога проходила через древнюю арку, чей белый мрамор светился в лунном свете и чье основание было скрыто в густых зарослях травы. На фризе арки я различил полустершуюся надпись: «Это место, о повелитель Смерти, тебе я посвящаю…» — это все, что я смог прочесть. Я оглянулся вокруг: все казалось спокойным,
