— Ар-лин! Ар-лин!
Он повернулся. Неужели она тоже была среди этой вонючей толпы? Фаррел стал протискиваться в толпу и там, в самом центре, нашел свое ненаглядное дитя. Один из подонков вливал ей в рот пиво, в то время как другой делал с ней то, о чем он, как все отцы, и помыслить не мог без дрожи, кроме как в грешных снах, где она делала это с ним самим. И выглядела она сейчас, вспомнил он, как ее мать — когда-то давно, когда она еще не утратила тягу к подобным радостям. Она билась в счастливых судорогах, извиваясь под оседлавшим ее мужчиной. Лоуренс прокричал ее имя и шагнул вперед, чтобы оттащить от нее эту скотину. Кто-то посоветовал ему встать в очередь. Он ударил доброхота прямо в челюсть, отшвырнув его в толпу жаждущих, кое-кто из которых уже расстегнул брюки. Потерпевший вскочил, размазывая по лицу кровь, и кинулся на Лоуренса, который пытался объяснить, что это его дочь, доченька, «О Боже, моя дочь!» Он твердил это до тех пор, пока мог говорить. Даже после он старался доползти до лежащей Арлин и объяснить ей весь ужас ее поведения. Но ее поклонники просто вышвырнули его за дверь, прямо на проезжую часть. Там он и лежал, пока не смог подняться на ноги и добраться до автомобиля, где он, плача, ждал несколько часов, пока объявится Арлин.
Ее, казалось, совсем не трогали его синяки и окровавленная рубашка. Когда он сказал ей, что видел, чем она занималась, она только коротко кивнула. Он велел ей перейти в его машину, и она безропотно подчинилась. Домой они ехали молча.
В тот день так ничего и не было сказано. Она сидела у себя в комнате, слушая радио, пока Лоуренс говорил со своим юристом о закрытии «Ловкача», с полицией — о привлечении к ответственности своих обидчиков, и со своим психоаналитиком — о дефектах воспитания дочери. Вечером она вновь попыталась сбежать. Он перехватил ее уже у машины. Все время объяснений она просто смотрела на него в упор стеклянными глазами. Это привело его в ярость. Она отказалась вернуться в дом. Тогда его голос возвысился до крайних пределов, и на предельной мощности он обозвал ее грязной шлюхой, после чего занавески в соседних домах, как по команде, задернулись. Ослепленный слезами, он ударил ее, и бил бы еще и еще, если бы не вмешательство Кэйт. Арлин не теряла времени даром. Пока разъяренный отец отбивался от матери, она вскочила в машину и отправилась к побережью.
В ту ночь «Ловкач» посетила полиция. Было арестовано двадцать человек, в основном за хранение наркотиков, а сам бар закрыт. Вошедшие стражи порядка обнаружили принцессу Фаррел за тем же делом, которым она занималась всю прошедшую неделю. Тут уж, несмотря на все старания Лоуренса, скрыть эту историю стало невозможно, и она вскоре сделалась главной сенсацией побережья. Арлин поместили в больницу на освидетельствование. У нее были обнаружены две болезни, сопряженные с сексом, а также вши. Но она хотя бы не была беременна. Лоуренс и Кэтлин Фаррел благодарили Господа и за эту маленькую милость.
Известия о похождениях Арлин привели к ужесточению контроля родителей за детьми во всем Паломо-Гроув. Даже в восточной части значительно поубавилось парней и девушек, совершающих вечерние прогулки. Поэтому Труди, последней из четверки, оказалось не так легко отыскать себе партнера. Неожиданно ей помогла религия. Ее избранником оказался некий Ральф Контрерас, метис, служивший садовником при лютеранском приходе в Лорелтри. Он так заикался, что почти не мог связно объясняться, и привлек Труди в первую очередь этим. Он сделал то, что от него требовалось, и помалкивал об этом. Идеальный любовник. Когда он выполнил свое предназначение — ее тело просигналило ей об этом — она забыла о нем; по крайней мере, уверила себя в этом.
Но теперь, из-за бесчестья Арлин, они все оказались в центре внимания. И если она хотела забыть, что случилось между ней и Ральфом Молчаливым, то город этого не хотел.
* * *
Новости о тайной жизни маленького городка и его первой красавицы гуляли по страницам газет, но детали остались достоянием слухов. Появились даже продававшиеся за немалую цену фотографии знаменитых оргий, такие темные, что на них с трудом можно было что-то разобрать. Вся семья — Лоуренс, Кэйт, сестра Джослин и брат Крейг — также привлекали к себе повышенное внимание. Люди со всего города ехали за покупками на Кресчент, чтобы невзначай взглянуть на их дом. Крейга пришлось забрать из школы, поскольку соученики безжалостно издевались над ним за позор старшей сестры; Кэйт так наглоталась успокоительного, что не могла связать двух слов. Но было кое-что и похуже. Через три дня после помещения Арлин в больницу, интервью с одной из ее сиделок появилось в «Кроникл». Та сказала, что дочь Фаррелов находится в постоянном сексуальном возбуждении, а ее разговор сплошь состоит из непристойностей, прерываемых только слезами бессилия. Этого было уже достаточно, но статья продолжала: болезнь Арлин выходила за пределы повышенной сексуальности. Она вела себя, как одержимая.
Рассказанная ею история поражала своей дикостью. Она с тремя подругами купалась в озере недалеко от Паломо-Гроув и была атакована чем-то непонятным, что вошло внутрь и потребовало от нее — а, возможно, и от ее подруг, — чтобы она зачала ребенка, призванного сослужить некую службу, отсюда и ее похождения в баре «Ловкач». Дьявол в ее утробе просто высматривал среди этой компании подходящего отца.
В статье не было никакой иронии, текст этой исповеди Арлин был достаточно абсурдным сам по себе и не требовал добавочных эффектов. Только слепые да неграмотные в городе не потешались в те дни над признаниями свихнувшейся от наркотиков красавицы.
Кроме, конечно, семей ее подруг. Хотя она не назвала имен Джойс, Кэролайн и Труди, в городе все знали об их дружбе. Не могло быть сомнения, о ком она говорила в своих демонических фантазиях.
Родные довольно скоро поняли, что девушек пора защищать от чудовищных обвинений Арлин. В домах Магуайров, Катцев и Хочкисов произошла почти одинаковая сцена.
Родитель: «Ты не хочешь уехать на время, пока все не уляжется?»
Дитя: «Да нет, мне и здесь хорошо».
«Ты уверена, что тебя это не расстраивает, дорогая?»
«Я что, выгляжу расстроенной?»
«Да нет».
«Значит, я и не расстроена».
И родители решили, что их дети пережили сумасшествие своей подруги благополучно, хотя и тяжело.
Это длилось несколько недель: примерные дочери, переживающие стресс с похвальной выдержкой. Потом картина начала рушиться, когда обнаружились некоторые странности в их поведении. Они вполне могли остаться незамеченными, если бы родители не наблюдали за своими чадами с таким вниманием. Сперва изменился их режим: девушки днем спали, а по ночам бродили без сна. Потом пропал аппетит. Даже Кэролайн, никогда не страдавшая этим, начала проявлять отвращение к пище, особенно к дарам моря. Испортилось и настроение всех троих; речь стала отрывистой и односложной. Бетти Катц первой решила показать дочь врачу. Труди не протестовала и не выказала никакого удивления, когда доктор Готтлиб вынес свой вердикт: беременна.
