Может быть, это одно и то же?
Около меня останавливается машина. Вишневая "девятка". Откуда она выехала, я не успел заметить. Дверь открылась.
— Малой, ты?
Да, я малой, я дурак, — я кто угодно, только ребята, прошу вас, поскорее.
— Не знаю, — ответил я. — Может, и малой. Подвезите, пацаны, срочно надо.
Водитель, открывший дверь. Полноватый, короткая стрижка, лет пятьдесят. Кроме него в машине я успеваю заметить еще двоих.
— Точно, — улыбается водитель, — Димона малой. А вырос же как...
Я краем сознания вспоминаю, — да, это старые друзья старшего Димки, водителя помню, его руки в наколках. Он тогда молодой был, совсем не так выглядел, но руки те же. Похоже, их "девятку" я видел ночью. Но сейчас это совершенно не важно. Есть только цель.
Безысходность и стыд. Но к черту стыд, когда найден выход.
— Подвезите, — почему-то робко прошу я снова.
— Садись, — водитель кивает на переднее пассажирское сиденье.
Оббегая машину и открывая двери, я успеваю услышать из салона тихое:
— Говорил вам, как будто Димон на Монастырку звал.
— Закрой рот, — спокойно посоветовал водитель.
Димон звал... Не важно. Все это сейчас не важно.
— Куда?
Я называю место.
— В такую рань в такую срань, — удивляется водитель. — Ладно, поехали..
Машина срывается с места. Я закрываю глаза.
И только сейчас накатывает на меня беспредельная тоска от перспективы встречи с родителями Мишки.
***
Машина уже уехала. А я все стоял под домом и курил, стараясь унять стучащее сердце. Получалось плохо. Несколько раз глубоко вздохнул, путая пар изо рта с выдыхаемым мною дымом, выбросил окурок. Снова вдох-выдох.
Перед смертью не надышишься?
Медленно, словно приговоренный, я пошел вперед.
Не отрывая взгляда от вороны, усевшейся на ветке растущего рядом дерева.
— И ты здесь? — спросил я ворону.
Она не ответила, сорвалась с ветки и улетела.
Я и не ждал ответа.
***
Почему, несмотря на то, что иду я очень медленно, мне кажется, что я куда-то спешу? Что-то словно гонит меня вперед, требуя быстрее дойти, скорее покончить со всем этим и начать заново. Разобраться с недоделанными моментами на работе, бросить курить, снова начать отжиматься от пола, поменять наконец-то старые краны на кухне, выбросить весь тот мусор, что пылится на душе и в квартире, может быть даже ремонт сделать, музыку послушать, в кино сходить. Жить.
Я тороплюсь жить?
Квартира номер «семнадцать». Не решаюсь, выхожу из подъезда и долго курю, пока не замерзаю совсем. Снова в дом – квартира «семнадцать». Жму кнопку звонка. Перебужу сейчас всех, — запоздалая мысль.
Дверь открывается.
Мне сейчас очень страшно и стыдно.
— Вам кого? — мужской голос.
— Привет, Олег, — просто говорю я, разглядывая пол.
Всем своим естеством почувствовал — он меня узнал. И потому просто жду. Все, будь что будет, — так бросается в окно живущий на шестом этаже, квартиру которого охватил пожар, отрезавший все остальные пути и уже подбирающийся к человеку своими равнодушными и всеуничтожающими огненными пальцами.
Будь что будет.
— Дядь Сережа? — это Мишка. Он рядом с отцом.
Я бросаю на него взгляд, подмигиваю с грустной улыбкой.
— А я... я щас! - он бросается куда-то в глубину квартиры.
— Прости, что рано, — я наконец-то нахожу в себе силы посмотреть Олегу в глаза. Хочу добавить, что должен был убедиться в том, что Мишка добрался, хочу извиниться за то, что сделал семь лет назад, но не говорю ничего.
Напоровшись, как ныряльщик на сваю, на взгляд Олега.
— Тут курить можно?
— Дай сигарету, — говорит он, сделав шаг за порог и закрывая дверь.
***
Мы стоим между этажами, как зависшие между прошлым и будущим кристаллики песочных часов.
Самое главное, я точно знаю — надо говорить. Но молчу. Это как шахматы, — я рассматриваю все ходы, анализирую и отбрасываю их, потому что ни к чему хорошему они не приведут, только к потере фигур и времени. Времени терять совсем не хочется, оно снова течет песком, но этот песок отныне — лично мой, суверенный и неделимый, и каждая ушедшая песчинка болью отзывается в душе.
Надо говорить. Тишина гулко подчеркивает уходящее время.
— Ты на сына не сердись, — слова как возмутители спокойствия, словно кто-то захрапел в театре на премьере.
- Я и не сержусь, — отвечает Олег.
Неужели и моя фраза звучала настолько идиотски?
Это не важно. Ход сделан, молчание уничтожено. Нужно идти до конца, или признавать мат.
— Ты прости меня, — говорю я и закрываю глаза, рукой потирая лоб. — Как идиот себя вел... как полный идиот...
Нет, как идиот веду себя сейчас. Не то нужно говорить, не так...
А что? А как? Я не знаю.
— Да ладно.
Воздух пронизан напряжением, как электричеством.
— Ладно, пойду, — я выбрасываю сигарету в открытую форточку лестничного окна, решаюсь поднять взгляд, чтобы тут же его отвести.
— Спасибо.
— Не за что, — вздыхаю я.
Все равно — оправлять тринадцатилетнего пацана в ночь одного без присмотра было опрометчивым и идиотским решением. Так что действительно не за что.
— Ты знаешь, — помолчав, говорит Олег, — я теперь только пешком хожу. Нет, ты не подумай, не затем это говорю, чтобы... ну ты понял... просто, хочу, чтобы знал. У меня тот... мне это зачтется, я знаю. Главное, ты пойми.
— И ты пойми, — тут же отзываюсь я на эту сумбурную исповедь, которая прорвалась сквозь оборону неловкости. — Мне действительно жаль. Как урод себя вел.
- А я тогда кто? – он зло усмехается.
Я докурил, затушил сигарету и выбросил в мусоропровод.
— Береги сына, — только и говорю.
Замечаю, что он протягивает мне сто гривен. Я решительно отказываюсь.
— Бери, — говорит он, — таксист с него денег не взял. Выслушал, говорит, дома отдашь. Подумал, видимо, что он эту "сотню"...
Олег не закончил фразу. И так было понятно. Я смотрю ему в лицо, отмечаю, что никаких видимых следов та драка не оставила. Только толку-то с того.
Я взял деньги. Неразменный пятак какой-то. А может, она просто таксистам в руки не дается?
— Не держи зла, хорошо? — попросил я.
— Не буду, — кажется, на его лице промелькнула неуловимая улыбка, - и ты не держи.
Я кивнул.
— Спасибо. Мишке привет.
И пошел к выходу.
Жизнь только и состоит из череды невероятностей и неправдоподобных происшествий. Этому я и улыбаюсь, стоя на улице.
А еще тому, что нет больше ни безысходности, ни стыда.
Как будто кто-то снял камень с души, и теперь...
