Ознакомительная версия.
Та, что открыла и тут же отошла в сторону, была высокая и тонкая, но с круглым личиком, и никакая косметика не могла скрыть ее щенячий возраст — пятнадцать, не больше. Прямые светло-русые волосы падали спереди, справа и слева, широкими плоскими прядями до самой груди, обтянутой прозрачной вставкой джемперка, и успевали прикрыть соски.
— Вот, — сказал Марек, выставляя перед собой розы.
Он, подтвердив факт подарка, хотел спросить, где Аська, но та сама появилась то ли из ванной, то ли из туалета. И встала перед ним, независимая до невозможности.
— Чего тебе надо? Тебя Федька прислал? — догадалась Аська. — Скажи ему, что все кончено. Понял? Все и навсегда!
Она была в жутком халате, Марек вдруг понял — мамкином, который и не вспомнить, когда стирали. От него шел неприятный запах, но Аська, видно, уже притерпелась к этому запаху. И мужские шлепанцы на сухих и тонких ногах.
— Но, Аськ… — вмешалась было подружка.
— Ксюшка, не надо! Не надо! Пусть уходит! Вместе с цветами! Пусть их себе в задницу засунет!
— Так цветы же! Смотри, какие! — Ксюшка выхватила у Марека букет, и он, внутренне вздохнув с облегчением, попятился и оказался на лестнице.
Дверь захлопнулась.
Дело сделано, подумал Марек, вот теперь пусть Федька выставляется. Кто бы ему еще охапки роз таскал. И тут он понял — Федька уже настолько загрузил всех знакомых своей суетой вокруг Аськи, что да, действительно, вся надежда была на Марека.
Затем был настоящий вздох облегчения.
Ему очень не понравилась эта квартира. Дом, где не может жить мужчина, — так бы он определил это место. Дом, где мужчины не задерживаются. Дом, где они не водятся, блин!
Он спустился на один лестничный пролет, когда дверь открылась и выскочила высокая девчонка, держа Федькины розы. Дверь тут же захлопнулась.
— Вот засада! — воскликнула девчонка.
— Засада, — согласился Марек. Все опять осложнилось.
Девчонка спустилась к нему и протянула розы.
— Да ладно, — сказал Марек. — Себе оставь.
— На что они мне? — девчонка положила цветы на узкий подоконник, вдоль, но они не помещались, и она придерживала их пальцами с невероятным маникюром, такие когти Марек только в кошмарном сне мог бы увидеть, длиной в четыре сантиметра и ярко-синие.
— А мне на что?
— Ты ему скажи — она просто дура! — девчонка заговорила пылко и яростно. — Дура бестолковая! Она же его любит!
— Кто любит?
— Да Аська же! Только он сам не знает, чего от нее хочет!
— Тебя как зовут? — вдруг, для самого себя вдруг, спросил Марек. И в самом деле, смысл ли знакомиться с девицей, которая выше тебя на полторы головы?
— Я Ксюша, а ты?
— Марек, — он коротко поклонился.
— Марек — это от чего?
Он не сразу понял вопрос, а понял — в очередной раз помянул чересчур умных родителей.
— От Мариана.
— Разве такое имя есть? — удивилась Ксюша.
— Как видишь.
— Ну так что?
— Что?
— Аська — что?
— Ну, дура и дура. И он — дурак, — определила ситуацию Ксюша. — Вот сказал бы по-человечески — чего он от нее хочет? То с матерью чуть не поссорил, то Леонтьеву чуть морду не набил…
— Леонтьеву? — это было что-то новенькое.
— Ну, Игорь Леонтьев, он в «Марокко» всегда тусуется, Аська с ним, то есть, он с Аськой… Он хотел Аське квартиру оплатить! Нельзя же жить в этом бардаке! — Ксюша мотнула головой в сторону закрытой двери. — А Федька вечно чего-то требует! Ты, говорит, должна жить иначе! А как — иначе? Дома сидеть и телевизор смотреть? Учиться, говорит, надо! Чтобы медсестрой стать, что ли? Он что, не понимает, что Аська в «Марокко» — лучше всех?
— Да уж, — согласился Марек.
— Они вместе жить пробовали — так он ее вообще из дому не выпускал! А она — все ему назло, все ему назло, а сама его, дура, любит, как ты не понимаешь? И у них все хорошо было! И с Леонтьевым — назло, и… и вообще все — назло!
Наконец-то Марек забеспокоился — девчонка была чересчур взвинченна и подозрительно откровенна.
— Ты куда теперь? — спросил он. — Хочешь — провожу?
— Куда? Не знаю… Домой? — спросила она сама себя. — Я тут через два дома живу.
И голосок вдруг зазвучал неуверенно.
Марек смотрел на нее и все яснее понимал — с девчонкой неладно.
Дверь распахнулась, и на пороге встала Аська. Она успела переодеться, и Марек подумал, что все не так уж плохо — взрыв возмущения относился не к Федьке с его нелепыми розами, а к ситуации: посланец обнаружил ее совсем никакую, хуже бомжихи. Сейчас же она была в открытом черном платьице, в каблукастых черных туфлях на босу ногу, с такими носами, что дрожь по спине. И нарумяненная со всей злостью общепризнанной красавицы.
— Нашли общий язык? — звонко спросила она.
Ах, голосок-колокольчик, пронзительный колокольчик, подумал Марек, струнка натянутая, не порвалась бы…
— Да ты что, Аськ? Марек, что ли, виноват? А ты его выперла! Как будто он виноват! — засуетилась подружка.
— Тоже мне защитница! — Аська спустилась на несколько ступенек, хвастаясь ножками и коленками. — Пусть забирает эти сраные розы! Мне такого дерьма не нужно!
— Это она выделывается, — сказала Ксюша. — Вот обязательно нужно все назло!
— А то я не вижу, — согласился Марек. — В общем, Ксюш, приятно было познакомиться. Держи. Скучно станет — позвони.
И всучил девчонке свою визитку.
Это добро у него водилось не потому, что Марек считал себя крутым рекламщиком, а — контора заказывала централизованно для всех сотрудников, и главным на визитке был именно логотип конторы со всеми ее телефонами, а фамилия и имя Марека торчали в правом нижнем углу, мелким шрифтом. Рядом он уже успел четко приписать номер братней мобилки.
Зачем он это сделал? А хрен его знает.
Ксюшкины звонки были ему совершенно не нужны.
Наверное, хотел уйти красиво, показав Аське, что не она тут главная.
И сбежал вниз, оставив подружек разбираться.
Но из подъезда сразу не вышел. Постоял, представляя себе Аську на лестнице, вид снизу. Ножки, да… мордочка, глазищи…
Но чем она занимается? На что живет? Ее до сих пор кормит-поит и одевает мать? С периодическим вмешательством какого-то папика Леонтьева?
А она каждый вечер надевает единственное черное платьице, оно же именно единственное, потому и оказалось сразу под рукой, или единственные блестящие брючки с единственным топом на узеньких лямках из блесток, или еще что-то, может, и дорогое, приличное, но тем не менее — единственное. И идет в «Финетту», или ее берут в «Марокко», или какой-нибудь папик вызывает украсить собой финскую баню… Нет, насчет бани, пожалуй, слишком…
Ознакомительная версия.
